Цивилистическая концепция интеллектуальной собственности в системе российского права
Шрифт:
Вообще существование подобных проблем, связанных с отраслевым подразделением законодательства, отличает российскую методу кодификации от французской, где отсутствует нормативная регламентация деления законодательства на отрасли. Здесь же нельзя не вспомнить и еще одно отличие, на которое обращает внимание Л.В. Головко: «В российской науке… кодекс – это исключительно новый закон, официально названный «кодексом» законодателем. Цель кодификации здесь уходит на второй план, иногда вовсе исчезая, а на первый план выдвигается именно формальный момент: назвал ли законодатель источник права кодексом (исторически – уложением, уставом и т. д.) или не назвал. В такой ситуации, допустим, т. Х Свода законов Российской империи мог внести сколь угодно колоссальный вклад в систематизацию российских гражданских законов, но он не был назван «кодексом» или «уложением», значит таковым не являлся, а если бы был назван… сразу таковым бы стал… парадоксальна оценка т. Х и проекта Гражданского уложения как источников права, встречающаяся в русской дореволюционной доктрине: «в сравнении со Сводом законов гражданских Проект уложения представляет собой обширную кодификацию», и… буквально через несколько строк: «внешний порядок
84
Гуляев А.М. Русское гражданское право. СПб., 1912. С. 13–14.
85
Головко Л.В. Указ. соч. С. 18–19.
Впрочем, мнение о значимости этого формального момента – именования кодексом в зарубежной литературе высказывалось не единожды. Например, французский антрополог права Н. Рулан, отмечая, что кодификация выступает операцией символического упорядочивания, подчеркивает: «Совершенно верно, что немалая доля авторитета кодекса держится не только на содержании его положений, но и на том простом факте, что он именуется кодексом. С идеей кодификации ассоциируются и следующие представления: кодифицированное право ясно, коммуникабельно, упорядочено, рационально. Эти представления, однако, часто бывают далеки от действительности» [86] . В развитие этого можно привести и мнение, высказанное отечественным автором: «…в настоящее время содержащийся в наименованиях достаточно большого числа статутов термин «кодекс», в сущности, имеет только лишь символьный, но не собственно содержательный характер» [87] .
86
Рулан Н. Юридическая антропология. М., 1999. С. 202 (цит. по: Михайлов А. Ментальные предпосылки кодификации //.
87
Азми Д.М. Историко-теоретический и методологический анализ структуры права: автореф. дис… д-ра юрид. наук. М., 2011. С. 21.
В качестве еще одного из недостатков систематизации (в том числе кодификации) отечественного законодательства на сегодняшний день признается чрезмерность количества определений, содержащихся в законодательных, включая кодификационные, актах: «законодатель… не смог удержать стремительно набирающее объем отечественное законодательство в рамках традиций континентальных систем права, не признающих изобилия дефинитивных норм. Понятийный аппарат при этом формировался столь же хаотично, следуя за стремительно развивающимся законодательством» [88] .
88
Апт Л.Ф. Систематизация законодательства в современной России // Систематизация законодательства в России (историко-правовые, теоретико-методологические и технико-юридические проблемы): к 175-летию Свода законов Российской империи: материалы международного круглого стола / Институт государства и права РАН (Москва, 18–19 января 2008 года) / под ред. В.М. Баранова, В.Г. Графского, С.В. Кодана. С. 295.
Резюмируя, можно говорить о существовании разных подходов к пониманию деятельности по кодификации законодательства и ее результата, об отсутствии единства взглядов в отношении самой системы, методики и критериев кодификации: «Разница между французской и германской методиками проведения кодификаций заключается в том, что они предполагают различные пути достижения одной из главных целей проведения кодификации. Кодификаторы в ходе своей работы стремятся, в первую очередь… обеспечить полноту правового регулирования, сочетающуюся с ясностью, понятностью и доступностью предписаний для сознания их адресатов, с однозначностью толкования этого понимания всеми субъектами правового регулирования – это является необходимым условием эффективности правового регулирования, осуществляемого кодексом, его востребованности в правовом регулировании. Но достигается эта цель в различных правовых системах по-разному, различны приоритеты кодификаторов» [89] .
89
Чухвичев Д.В. Законодательная техника: учеб. пособ. М., 2012.
Завершить настоящий параграф представляется правильным указанием на разнообразие способов систематизации (если пользоваться отечественной терминологией) законодательства об интеллектуальной собственности, к которым относятся:
1) создание отдельного кодекса интеллектуальной собственности (Франция (1992), Шри-Ланка (1979), Филиппины (1997));
2) систематизация норм об интеллектуальной собственности в гражданском кодексе (Россия (2008));
3) систематизация норм об интеллектуальной собственности в иных кодексах (Бельгия (2014));
4) двухуровневая систематизация норм об интеллектуальной собственности в гражданском кодексе и специальных законах, в том числе в кодексах по отдельным институтам интеллектуальной собственности (большинство стран ЕС, СНГ);
5) принятие только специальных
§ 1.2. Кодекс интеллектуальной собственности Франции
История развития законодательства об интеллектуальной собственности во Франции примечательна тем, что у истоков законодательных новаций во многих случаях стояли сами авторы произведений, – Гюго, Бомарше, Дидро не раз подчеркивали важность защиты произведений автора.
Как отмечает исследователь Патрик Таффоро, первыми в области интеллектуальной собственности во Франции были урегулированы договорные отношения, возникающие из заключаемых автором и издателем договоров [90] . В частности, было нормативно закреплено, что, передавая издателю рукопись, автор тем самым давал свое согласие на печатание определенного числа копий и за это получал определенный процент с продаж. П. Таффоро обращает внимание на то, что книгопечатание в тот период было процессом затратным и трудоемким (приобретение оборудования, изготовление тиража, распространение экземпляров), а потому и было возведено в разряд частных привилегий – не каждому удавалось такое осуществить [91] . В то время право публикации книг действительно предоставлялось сувереном как привилегия – на основании вывода о полезности того или иного плода творческого труда, и автор, чью книгу приняли к публикации, памятуя о вероятных рисках, старался предотвратить возможность изготовления незаконных копий, заключая эксклюзивной договор с издателем. Посему многие издательства (в основном столичные) крепко «держались» за переданные им на публикацию рукописи, возражая против их воспроизведения иными издательствами. Конфликт, возникший между французскими издательствами и достигший своего апогея в 1725 г., стал стимулом к разработке законодательного регулирования вопроса книгопечатания и прав авторов [92] .
90
Tafforeau P. Droit de la propri'et'e intellectuelle, 2° 'ed. Gualino, 2007 // URL: https:// www.lgdj.fr/master-droit-de-la-propriete-intellectuelle-9782297039949.html
91
Ibidem.
92
Deazley R., Kretschmer M., Bently L. Privilege and Property: Еssays on the History of Copyright. Open Book Publishers, 2010. Р. 127–128.
Примечательно, что в отличие от Англии, в которой число патентов увеличивалось в прямой связи с промышленной революцией, во Франции, где индустриализация началась несколько позднее, число патентов долгое время оставалось незначительным. Описывая этот период становления законодательства об интеллектуальной собственности, А. Минков отмечает: «Во Франции недоверие, выражавшееся в отношении любых препятствий свободе производства и торговли, вместе с невысокими результатами, обычно достигавшимися обладателями «патентных грамот», привело к тому, что по решению монарха все бенефициары теряли свои права, если они не применяли свои изобретения в течение одного года (декларация 1762 г.), а также к отклонению большого числа ходатайств о привилегиях» [93] .
93
Минков А.М. Международная охрана интеллектуальной собственности. СПб.: Питер, 2001. С. 22.
Элемент контроля за авторскими произведениями усилился во времена правления Франсуа I, когда, в частности, дарованию книгопечатной привилегии предшествовала строгая цензура, ведь «глаголом жечь сердца людей» можно иногда и с дурными намерениями. Взятое под крыло государства книгопечатание обрело дополнительное правило: привилегия предоставлялась на определенный срок (от двух до 20 лет), причем срок обычно был возобновляемым.
Здесь же нельзя не вспомнить постановления Королевского совета по вопросам литературы (1777) и вопросам театра (1780), направленные на регламентацию обозначенных областей. Примечательны они тем, что их положения имели достаточно спорный характер, а кроме того не распространялись, например, на права авторов художественных произведений [94] .
94
Ефремова В.В. Авторское право на произведения изобразительного искусства в России и Франции: автореф. дис. … канд. юрид. наук. М., 2008 // URL:ru/book/book.asp?bookID=1278550
Великая французская революция повлекла за собой изменения и в сфере интеллектуальной собственности. Уже изжившая себя система феодальных привилегий требовала отмены, к тому же необходимость получения предварительного согласия государства на творческую активность никак не соотносилась с идеей о свободе творческого самовыражения, нашедшей свое отражение в тексте Декларации прав человека и гражданина (ст. 11).
В итоге 4 августа 1789 г. решением Национальной ассамблеи было покончено со всеми привилегиями и началась эпоха активного развития законодательства об интеллектуальной собственности [95] .
95
См. об этом подробнее, например: Лебедь В.В. Творческие произведения как объекты французского авторского права // Право. Журнал Высшей школы экономики. 2010 // https://cyberleninka.ru/article/n/tvorcheskie-proizvedeniya-kak-obekty-frantsuzskogo-avtorskogo-prava