Цотнэ, или падение и возвышение грузин
Шрифт:
— Княжич в нашей помощи не нуждается. Он плавает не хуже нас, — успокоил Ивлиана один из них. — Сколько раз он прибегал к нам поплавать, а ты и не знал, отец.
Вдали Цотнэ выпрыгнул над водой, как рыба, поплыл дальше и весело прокричал воспитателю:
— В воду спускайся, учитель. Давай наперегонки!
Отпущенный на волю, в море, княжич резвился, и трудно было выманить его из воды. Ему хотелось затащить в море и учителя, но Ивлиан избегал плавания.
— Куда же мне, пожилому человеку, плавать! — говорил он, махнув рукой, и удовлетворялся лишь тем, что стоял на берегу и волновался за мальчика.
Иногда Цотнэ удавалось всё же зазвать его в лодку. Взмахивая вёслами, княжич уплывал далеко в море, потом выпрыгивал за борт, нырял, исчезал из виду. Учитель начинал беспокоиться. Волнуясь, он вскакивал, звал исчезнувшего мальчика, взглядывал на берег, чтобы позвать на помощь. Он метался и хватался за борта. Лодка начинала качаться, и окончательно перепугавшийся Ивлиан садился на дно.
Высунув голову из воды, Цотнэ бил кулаком о борт и раскачивал лодку.
— Осторожно, разбойник. Лодку оставь, не переверни! — сердился и умолял Ивлиан. Но расшалившийся ученик не оставлял его в покое, пока самому не надоедало, тогда он залезал в лодку и брался за вёсла. Над морем разливалась широкая песня. Учитель и ученик пели слаженно. Они уплывали далеко от берега и полностью отдавались чарам беспредельного моря.
Проголодавшись, они удовлетворялись своим же уловом. Рыбы было много и, сварив её на разожжённом на прибрежных камнях костре, они аппетитно ужинали.
Но море им надоело. Ивлиану захотелось побродить по горам и лесам. Собрав лучших гончих, соколов и ястребов, Ивлиан предался охоте. С самыми искусными одишскими охотниками он держал совет накануне охоты, где и на какую дичь устроить охоту, какой выбрать путь, когда отправиться, что взять с собой, где остановиться на ночлег.
Окончив приготовления, этот облачённый в рясу великан взгромождался на коня, осенял крестом себя и княжича, восседавшего рядом на белом коне, и они двигались вперёд.
Они ночевали где придётся; перед сном, где-нибудь в палатке во время отдыха в древесной тени Ивлиан сажал княжича возле себя и, как бы для развлечения, занимался с ним.
Цотнэ был возбуждён. Увлечённо мчался он на охоту, а в ночь перед охотой долго не засыпал.
Родителей радовало такое оживление мальчика и перемена в его настроении. Шергил подробно расспрашивал княжича об охоте, вёл счёт убитым зверям и птицам, хвалил за меткую стрельбу из лука и тем поощрял к новым подвигам. С надеждой и упованием глядел он на повеселевшего Цотнэ, но он не видел и не знал истинной причины этого увлечения, не ведал, что творится в сердце наследника.
А Цотнэ каждое утро вставал с одним решением — во время охоты проникнуть подальше в горы и найти там глухой монастырь. Увлекаясь охотой, он не забывал этого главного своего желания и, гоняясь за зверем, только и думал о том, как бы оторваться от других и уединиться. Но время шло, а пастырь Ивлиан не отставал от мальчика ни на шаг, точно держался за верёвочку.
Если бы дело было только в этом, Цотнэ как-нибудь смог бы обмануть бдительность учителя, но, как нарочно, за всё это время ни разу не встретился ему заброшенный в глухом ущелье или в неприступных горах монастырь. Цотнэ выбирал для охоты самые дальние уголки Одиши, но все эти вожделенные пустыни и пещеры куда-то исчезали как назло и не попадались ему на глаза.
Однажды они, убив по одному оленю и одной лани, удовлетворились этим, набили ещё куропаток, горных курочек и заблаговременно повернули к дому.
Выехали из леса. Полуденное солнце утомило их, всем захотелось пить. Дорога шла то сенокосами, то по фруктовым садам. На склонах рядами стояли ульи, жужжали пчёлы.
Внезапно Ивлиан придержал коня и что-то шепнул княжичу. Цотнэ натянул повод, и вся кавалькада остановилась.
Перед пасекой, на свежескошенном лугу сидел человек. Выпростав из халата одну руку, он держал её на горячем солнце. Рука сплошь была покрыта пчёлами. Своё лицо человек закрыл от солнца большим тыквенным листом. То ли солнце беспокоило человека, то ли укусы пчёл — подбородок его дрожал, да и рука вздрагивала.
— Рука у него смазана мёдом, — шепнул пастырь наследнику. — Потому её и облепили пчёлы.
— Они разве не жалят?
— Не видишь, как он вздрагивает… Жалят, но он терпит.
— Зачем он это? — удивился Цотнэ.
Ивлиан пожал плечами и тронул коня с места. Услышав топот коней, лежащий на солнце человек поднял голову и, отстранив тыквенный лист, поглядел на проезжих.
Цотнэ оглянулся, и человек этот показался ему знакомым.
— Отиа… Наш конюх Отиа, — сказал княжич пастырю. Ивлиан тоже обернулся к ульям, но Отиа сидел по-прежнему, закрывшись листом тыквы.
Проезжая деревней, увидели в одном дворе женщину, которая черпала воду из колодца.
— Не выпьешь ли колодезной воды, княжич? — спросил Ивлиан и, не дожидаясь ответа, крикнул: — Эй, хозяйка!
Женщина оглянулась, оправила платок на голове и поглядела на неизвестных всадников.
— Вот радость, княжич Цотнэ пожаловал! — с восторгом закричала она и бросилась к воротам: — Пожалуйте, княжич! Пожалуйте!
— Цабо! Служанка нашей большой госпожи! — узнали охотники.
— Будь здорова, Цабо! — приветствовал её и отец Ивлиан. — Задыхаемся от жажды. Будь добра, дай-ка нам холодной воды.
— Не воды, а вина извольте выпить! — Цабо выбежала на дорогу. — Пожалуйте. Сейчас же накрою стол!
— Для вина у нас мало времени, а воды выпьем.
Цабо принесла кружки. От холодной, как лёд, воды они сразу же запотели.
— Сначала младшему! — сказал Ивлиан и первый стакан протянул Цотнэ.
— Как отпустить вас, не угостив рак следует? Что муж скажет! Хоть немного побыли бы! — суетилась взволнованная Цабо.
— Так будет лучше, да поможет вам бог! — Ивлиан опорожнил сосуд. — А Отиа где?
— Где ему быть? Кто-то научил его, что укусами пчёл можно вылечить искалеченную руку. Вот он каждый день и ходит на пасеку, лечится там пчелиными укусами.
— Как он выдерживает? — спросил Цотнэ.
— Сама удивляюсь. Опухшая рука не даёт ему ночью спать, но наутро он опять идёт на пасеку, и пчёлы опять жалят его. Надеется, что одеревеневшая рука хоть немного будет двигаться. Я его не ругаю. Сами знаете, каково однорукому! Это же полчеловека! Так мне его жалко!
Лицо у Цотнэ горело, а сердце учащённо билось, когда он слушал рассказ о злоключениях человека, пострадавшего из-за его лжи.