Цунами
Шрифт:
Я разжал пальцы – ключи беззвучно исчезли между прутьев. Представил, как она сидит под землей. Среди фекалий, перепачканная кровью месячных. Потерявшая счет времени. Что вообще делает человек в ее ситуации? Читает стихи, разговаривает сам с собой? Сочиняет письма родственникам? Я вспомнил, как она кричала в постели, – и представил, что под землей она издает те же звуки.
И еще понял, что готов на многое, лишь бы оказаться на ее месте.
Может быть, в безысходной ситуации я смогу узнать о себе хоть что-то.
Пистолет
Затолкав обратно старые газеты, я вылез из кабины бесхозного “ЗИЛа”.
Стекла выбиты, голая рама – кто его бросил между сараями? Когда?
Лучшего места не придумаешь.
Дома на полу валялись коробки из-под завтрака. Я вспомнил похмельное утро, девушку из ресторана. Как она поднимала квитанцию, раздвинув джинсовые ляжки. Тут же в памяти возникла другая, из машины. Ее полуоткрытые пухлые губы.
Надо сказать, одну из его проституток я уже вызывал. В первое время, когда боялся оставаться в квартире ночью. Она оказалась миловидной, даже интеллигентной. Управилась ловко и ласково, я даже не успел опомниться. “Только не оперу”, – предупредила. Смешно и странно, что она помнила музыку, мебель – а не /человека/.
Остальные девушки в компьютере были обычного, с учетом ретуши, качества. Я листал фотографии целый час, никак не мог выбрать. Эту?
Эту? Остановился на той, что в цветочном купальнике, с челкой. От остальных она отличалась более-менее живым взглядом. Около часа к телефону никто не подходил. За это время я успел прикончить полбутылки коньяку, желание испарялось. Разглядывая фото, я находил девушку не такой уж привлекательной. Даже вульгарной. С чего я взял, что она мне нравится?
Однако лицо, челка! Где я их видел?
“Мир будет принадлежать не тому, у кого самая большая бомба, нет”.
Я набирал номер, как будто от того, снимут трубку или нет, зависит моя судьба.
“А тому, кто сумеет управлять нашими фантазиями”.
Наконец около девяти вечера номер ответил. В трубке раздалось сонное
“алё”.
– Когда ты хочешь? – Судя по голосу, совсем юная.
Сказал, что живу поблизости и готов через час.
– Да, мой сладенький, – изобразила нежную птичку.
Я поморщился и понял, что даже такая фальшь способна меня растрогать.
Меж тем выяснилось, что цена повысилась.
– Зато у нас отдельная ванная!
Я сказал, что цена меня не интересует.
Перед тем как выключить компьютер, заглянул в почту. У /него,/ кроме спама, ничего нет, пусто. Поразительная некоммуникабельность. Однако и у меня в почте было примерно то же. Как будто о моей пропаже узнали все и просто перестали писать письма. /Похоронили. /Или сделали вид, что меня не существовало вовсе.
Только одно сообщение значилось как непрочитанное. Я уже собирался удалить его, но в последний момент заметил собственное имя. Ссылаясь на договоренность, меня просили о встрече. Теперь, после обнаружения кредиток, нужды в деньгах не было. Но делать вид, что ничего не случилось, тоже не следовало.
“Завтра в три часа на Трешке”
“Пальто, буддийский платок”.
“ОК”, – откликнулся собеседник.
“Черное пальто, тубус”.
Я вышел из трамвая на следующей остановке. Действительно, напротив магазина с пластинками мерцала овощная палатка. В трубке снова длинные гудки, никто не подходит. “Издеваются, что ли?”
Наконец она ответила. “Алё!” – Голос резкий, злой.
Сказал, что стою у палатки, мерзну.
– Нельзя ли ускорить?
Несколько секунд в трубке висела тишина, раздавались шорохи.
– Это ты – в тюбетейке?
Я понял, что за мной наблюдают, и помахал рукой.
– Купи мандаринов и перезвони, ладно?
Тетка в овощной палатке уже закрывалась, пришлось упрашивать.
В придачу решил взять ананас, /потрафить/.
– Алё… – Она, вернувшись в образ, сладко дышала в трубке.
– Куда идти? Где ты? – Я терял терпение.
– Какой ты… Видишь напротив дом с круглыми окнами? Запоминай номер…
В переулке медленно кружился снег, и все звуки города – стук трамвайных колес и гудки машин, писк светофоров – становились глуше, тише. Как будто их обложили ватой, закрыли крышкой. И убрали на антресоли.
Двустворчатые двери венчал медальон. В отсветах фонаря угадывалось индейское лицо, по бокам – два профиля в пейсах.
/
“Ты, Кожаный Чулок, хоть бы гайку туда бросил”.
/
И снова мне представилось, что я уже видел – и маску эту, и подъезд.
Давно, в прошлой жизни. В таких же темных отсветах московского вечера.
“Лестница, слева красные ящики”.
Сигнал запиликал, дверь подалась.
Из красных ящиков свешивались рекламные листовки.
Лифт, /вертикальный трамвай, /медленно заполз на последний этаж.
Стоя перед квартирами, набрал номер. За дверью послышалось треньканье, но где именно? Звонок сбросили раньше, чем я успел вычислить.
Наконец высокая створка приоткрылась. В щели возникло белесое пятно.
– Проходи, – коротко бросили из квартиры.
Лица разобрать я не успел.
Когда глаза привыкли к полумраку, я разглядел в глубине коридора девушку. Она была абсолютно голой, если не считать стрингов.
Миниатюрная фигура, узкие продолговатые бедра.
Я протянул сетку с мандаринами.
– Подождешь здесь? – Она неопределенно взмахнула рукой.
Пальто с драконами уместилось между тяжелыми мужскими кожанками.