Шрифт:
При оформлении книги использовались работы Евгения Вишневского. Сайт художника: www.genvish.com
Проект «Антология живой литературы» призван собрать под одной обложкой все возможные (и невозможные) литературные жанры малой формы, от прозаических миниатюр до графической поэзии.
Мы хотим донести до читателя творчество талантливых авторов, даже если оно не вписывается в рамки существующих литературных жанров или не вполне подпадает под определение «литературы» (например, стихотворения/миниатюры с рисунками).
Мы считаем, что каждый достойный современный автор должен иметь возможность быть услышанным своим читателем, – и именно поэтому издательство «Скифия» открывает книжную серию «Антология живой литературы».
Анна Теркель, редактор-составитель
I. Палитра
Евгения Матвеева
Евгения Онегина
Ольга Редекоп
Евгения Матвеева
г. Москва
День донора
Город только потягивался – не то от тоски, не то ото сна – и хрустел костяшками домов и домиков, выстроившихся потертой грязно-белой шеренгой. Они готовились прозвенеть тысячей будильников, загреметь сковородами и чайниками и протяжно зевать резиновыми ртами заводных жильцов.
В это время Саша уже шел по Суетной улице, посасывая сладкий сухарь, испещренный подозрительно блестящим для столь раннего часа изюмом. Он прилипал к зубам, стараясь найти укромный уголок и спрятаться от ритмично стучащих челюстей. Устав вытаскивать изюмины изо рта, Саша стал выковыривать их из сухаря и умело отщелкивать в сторону проезжей части. Они отскакивали от припыленного асфальта и проворно скрывались в траве. Наконец последний кусок сухаря был проглочен. Хотелось пить, но до первого глотка было еще часа три-четыре, как повезет.
Дорога вильнула за угол, и Саша последовал за ней, попутно стряхивая крошки, устроившиеся на воротнике бледно-зеленой рубашки, на ребрах молочно-белых пуговиц и даже на ремне, прихватывающем льняные брюки песочного цвета. Брюки чуть покалывали кожу и заставляли идти дальше.
С каждым шагом становилось теплее, солнце все больше распалялось, лучами прорезая глазурно-синее небо. По обе стороны тротуара вырастали яблони, липы и клены, чьи кроны солнце еще не могло пронзить, но уже укутало слепящим светом. В воздухе смешивались и растворялись запахи скошенной травы, пыли и упавших треснувших яблок, которые исходили соком и размечали асфальт почти круглыми коричневыми пятнами, похожими на пуговицы от рубашки великана.
Саша снова свернул и вышел к небольшой постройке, огороженной низким решетчатым забором, утопающей в кустах сирени и высокой траве. Ему никогда не удавалось хорошо разглядеть, что внутри, а верить кому-то на слово, что это всего лишь голубятня, не хотелось. Поэтому всякий раз, проходя мимо, Саша сбавлял шаг и старался увидеть обитателя загадочного зеленого домика. Вполне возможно, что здесь жила-поживала сухонькая старушка, которая заманивала в свой укромный уголок детей, задержавшихся затемно на игровой площадке неподалеку. Может быть, она сперва поила детей чаем с конфетами, а потом раскрывала пышущую жаром печь и… Хотя нет, печи там явно не было, ведь тогда была бы труба, а из трубы шел бы дым. Наверное, старушка была более продвинутой и пользовалась чем-то еще.
Но сегодня Саша не замер перед забором, не сбавил темп, а только оглянулся на секунду-другую, он вроде бы даже заметил какое-то движение около домика и почувствовал на себе долгий взгляд. Времени, чтобы убедиться в этом, не было, о чем напоминали часы, нетерпеливо попискивающие каждые семь минут.
Наконец переулок влился в широкую Поспешную улицу, ведущую прямо к станции. Улица заполнялась людьми, следующими каждый своему ритму. Кого-то приходилось обгонять, кому-то уступать и не забывать уворачиваться от свежеприбывающих прохожих, тут и там выныривающих из бесчисленных переулков. Справа нестройным рядом стояли машины; они то дружно вздрагивали и неуверенно двигались вперед, то обреченно останавливались, изредка издавая протяжный гудок – наверное, так же жалобно мог бы завыть зверь, попавший в капкан, или провинившийся пес, который понял, что натворил что-то не то и расстроил хозяина. Слева время от времени возникали белые и бледно-желтые ларьки и киоски.
Каждое утро они открывались, чтобы приманить ранних пташек, и каждое утро к ним
Саша обогнал двух болтливых старушек в ажурных белых панамках, и вскоре перед ним раскрыл зев подземный переход, также служивший входом на станцию. Чтобы сесть в поезд, нужно было преодолеть живую преграду в виде раздатчиков листовок – они хаотично перемещались по ступеням и не менее хаотично размахивали руками – и пройти продавцов свежих ядов, которые, аки сирены, пытались заманить всякого прохожего. «Вперед и только вперед», – пробормотал Саша, сделал глубокий вдох и смело сбежал вниз по лестнице. Только он собрался выдохнуть, как врезался в грузную женщину в красном фартуке. Впившись взглядом в серые Сашины глаза, она почти вопросительно произнесла: «Учеба и знания». «Что?» – переспросил Саша. «Учеба и знания», – повторила женщина, сверкая густо подведенными глазами и держа наготове свернутую, как для битья мух, газету. «Да, знания», – ответил Саша и поспешил ретироваться.
Пройдя турникеты, невидимой стеной отделяющие гам внешнего мира от культивированного покоя Конечной станции, Саша расслабился, достал из заднего кармана брюк вчетверо сложенный лист и перечитал:
«Уважаемые доноры!
Чтобы сдаваемый Вами материал был максимально полезен,
Союз убедительно просит Вас соблюдать следующие правила:
1. За 1 (один) месяц до дня сдачи материала категорически запрещается создавать либо редактировать тексты. Написание формальных писем, заявлений, объяснительных и других текстов, создаваемых по шаблону, допускается.
2. За 2 (две) недели до дня сдачи материала следует избегать любые предметы и явления, имеющие прямое или косвенное отношение к сфере искусства. Сюда относятся в том числе: посещения различных музеев, прогулки по паркам и усадьбам, выезды за город с целью приобщения к природе.
3. За 2 (две) недели до сдачи материала категорически запрещается участвовать в дискуссиях любого рода, если они допускают формирование собственного мнения и развитие собственных идей.
4. В день сдачи материала до момента окончания забора материала категорически запрещается пить, чтобы не допустить разжижения мыслей и ухудшения качества материала как следствие. С утра в день сдачи материала разрешается съесть 1 (один)—2 (два) сухаря из пшеничного либо ржаного хлеба или 1 (одну)—2 (две) галеты, не обладающие выраженным вкусом.
Союз ценит вклад всех доноров и благодарит их за помощь в поддержании литературы!
Адрес Центрального пункта сбора материала: г. Борисов, ул. Надежды Надежной, д. 33»
Дойти до пункта можно было от двух станций: от Боярской площади и от Сентябрьской. Саша решил, что определится с выбором по дороге, и зашел в поезд, радушно открывший двери перед ожидающими пассажирами. Саша пробрался в глубь вагона и схватился за блестящий поручень. Он переживал (Саша – не поручень, поручень старался не переживать по пустякам, возраст сказывался), что его не допустят до донорства, ведь соблюсти удалось не все правила. Не писал он всего 3 недели (однако медсестра по телефону уверяла, что это допустимо); книг хоть и старался избегать, но волей-неволей заглядывал в чужие в транспорте и выхватывал по три-четыре строки, а иногда и больше; парков он не посещал, но дорога от дома до станции и от станции до дома пролегала через зеленую аллею. Чтобы не делиться мнениями, Саша ни с кем не встречался, но часто спорил сам с собой. А сухарь нашелся дома только один – сладкий, с гладкой корочкой и изюмом. Саша успокаивал себя тем, что медсестра обмолвилась о существенной нехватке материала и о необходимости собирать хоть что-то для Союза.
Пассажиры входили и выходили, сопели, шипели, ругались и хихикали в уголке. Саша любопытно рассматривал лица и позы, жесты, слушал обрывки долетавших фраз, наблюдая и запоминая этот день. На очередной станции поезд зачерпнул очередных пассажиров и в вагон вошла девушка. Даже не так – в вагон вплыла девушка, вплыла, не как плывет рыба или водоросль в городском пруду, а как плывет по небу облако в жаркий летний день. Но для Саши девушка словно возникла из ниоткуда, потому что сложно было представить, что она, как и все, ехала из пункта «А» в пункт «Б» по будничным делам. Саша смотрел и жалел, что может писать лишь тексты, а не картины, иначе бы он зарисовал ее образ – нежный, томный, неземной. Нарисовал бы (простите, написал) ее спящей в воздушном оранжевом платье, которое, как туман, окружало ее и колыхалось в такт движению поезда, нарисовал бы мягкие красные туфли, лентами обвивающие лодыжки и напоминающие о Греции и балете – о греческих балеринах, танцующих на песке, – нарисовал бы каштановые волосы, которые чуть выгорели на солнце и спадали на плечи.