Цвет алый

Антология

Диалект

Гы говоришь со мной на странном языке. Языке полутонов, полунамеков, полуосознанных междометий, милых полуулыбок и доверчиво тянущихся ко мне рук. Сейчас твоя речь – всего лишь небольшая палитра звуков, и, выбирая один из них, ты пытаешься донести что-то новое этому миру, передать свое восприятие, ощущение, отношение к чему-то, мне уже не заметному. Ты не делишь дни на часы, год – на недели и месяцы. Понятия времени еще не существует для тебя, как не существует и конца-начала. Наверное, поэтому ты будешь убежден в своем бессмертии. Но подрастешь еще – и уже беспрепятственно сможешь осыпать взрослых ярким конфетти из вопросов, многие из которых останутся без ответа.

Маленький актер, ты хохочешь и плачешь, корчишь гримасы и хитро, совсем по-взрослому,

прищуриваешься – все это для того, чтобы получить желаемое: оказаться на руках и потрогать колокольчики. Найти их можно везде – в коридоре (блестящие красные трубочки), на кухне (металлический «ветер»), в ванной (серебристые пластинки, за них ты хватаешься после купания), большие золотистые колокола под советской люстрой, оставшиеся после какого-то Нового года, между которыми спрятался маленький бубенчик, – твои любимые. Их звучание приводит тебя в такой же восторг, что и встреча с кошкой – желанным собеседником, который упорно не обращает на тебя внимания.

Точно турист, не знающий местного наречия, ты общаешься, пользуясь языком жестов. Когда радуешься, машешь рукой; сжимаешь и разжимаешь пальцы, желая схватить что-то, а увидев что-то новое, интересное, вытягиваешь личико и открываешь рот так, что он становится похож на маленькую луну, а глаза – на лучащиеся капли осеннего неба.

Довольный собой, ты произносишь: «Буу!», «Ааоуиии», – отвечаешь на вопросы деда. Солнечный смех звучит, когда ты видишь маму, и, используя все, что только умеешь воспроизводить, ты рассказываешь мне о том, что тебя беспокоит. Ты говоришь на странном языке, которому скоро будет год, но я тебя понимаю.

Созвучия

«Это можно напеть, если очень захочешь…»

Это можно напеть, если очень захочешь,Или с надрывом громко читать,Выбрасывать в воздух густой и непрочныйВпопыхах зарифмованный смрад.Это можно читать с листа и на память,Пальцами дергая складки жабо,Или нашептывать, вмиг забываяСтрок и созвучий лицо.Это можно забыть, это можно запутать,Исписаться и рукопись сжечь.Можно сыграть шута или плутаИ голову сбросить с плеч.

«Я просыпалась. За окном гремело…»

Я просыпалась. За окном гремело,Иголки вскользь наметывали лужи,И чьи-то руки рисовали меломУзоры тысяч разноцветных кружев.И чьи-то пальцы разметали листья,Взъерошив головы рассветных кленов,Ответив сотне безответных писем,Упрекам беспробудных почтальонов.Я просыпалась. Холодело небо,Покрытое растрескавшейся коркойМучных, белесых облаков незрелых,Живущих на рассвете так недолго,Влекомых солнцем, солнцем же согретых —Оно лучами расчесало просинь.Я думала, что это было лето.Я ошибалась. Начиналась осень.

«Переливаясь сонмами созвучий, плыву в небытие…»

Переливаясь сонмами созвучий, плыву в небытиебеззвучной черноты вселенной, объятой светом звезд.И падаю. Последнее паденье среди тонов, полутоновоттенков и запахов, вползающих змеейв меня, мое всеощущенье и бесконечность цветобытияв пространстве-времени, в сети вибрацийи ароматогаммах,в разбуженном уме слагающих словав калейдоскоп картинок и абстракционов,струящихся сквозь веки, через пальцыи рушащих все планыпланыпланы.И чувствами снимая цепи с рук, я погружаюсь,И я часть вселенной, покоящейся вечно на струне.Я вижу звуки, слышу запах света и в свете таю.Плыву в беззвучной темноте вселенной,И свет во мне.

«Вдыхаю запах стынущей воды…»

Вдыхаю запах стынущей воды,Он подплывает к самой кромке неба,Сегодняшний нелепый поводырь —Он говорит, куда забросить невод,Чтоб

выделить охапку желтых лап,Кружащих под колесами трамвая,Кружащейся как будто невпопадШкодливой разноликой стаи.К воде крадутся вспышки пленных ламп,И от воды плетется паутина,Которая разделит пополамМой мир и пруд, что еле слышно стынет.

Евгения Онегина

г. Москва

Это только слова

«Все, что я могу тебе дать…»

Все, что я могу тебе дать, —это только слова.хлестать ими по лицу,прикасаться небрежно.а поймаю твой взгляд опять —и едва ли жива.я, как узник, стою на плацу.экзекуция – нежность.и внутри обрывается все,забываю дышать.сердце с уханьем падает внизпереполненным лифтом.ты красавец, мудак и козел,но какая душа!может, это любовь? извини.мои мысли убиты.все, что я могу тебе дать, —это только слова:провести невзначай по щеке —будто в прорубь шагнуть с разбегу.ни за что не решусь живьем.обожаю минуты, когдая в истоме и легкой тоске,и ласкаю своим жестковатым,полулитературным твоенабухающее от важности эго.p. s. мои жесты всегда – почти.мои взгляды не терпят жалости.мои строки просят: прочтии молчи. и молчи. пожалуйста.

«если ты блюдо…»

если ты блюдо,то я последний гурман,вконец потерявший рассудок.если ты дурь, тоя сторчавшийся наркоман:исколотой куклой вудушатаюсь в поисках дозы.если ты лихорадка —то я безнадежный больной,но боль моя стала сладкойи даже почти родной.а если совсем серьезно —ты все, что во мне осталось,и я не жду ничего.но если любовь – это танец,то я хочу, чтобы ты вел.

«пока модели едят свое ничего на ужин…»

пока модели едят свое ничего на ужин,а толстухи завистливо смотрят в витрины кафе,я отчетливо осознаю: мне никто не нужен.даже ты. жаль, не мой, но любимый трофей.я готова была отдать свою лучшую музу,получив тебя настоящего вместо нее.я готова была разгребать твой душевный мусори по-детски бояться остаться вдвоем.я готова была сочинять на ходу не в рифму,на твоем предплечье от нежности умиратьи дышать в учащенном дичайшем ритме.воровать поцелуи. знакомым врать:«ой, да ладно вам, ничего между нами нет!»и надеяться, что ты думаешь обо мне.а меня окружают до боли смешные люди,объясняющие, почему мне нельзя курить.знаешь, в чем преимущество сольного рукоблудья?в том, что после не нужно ни с кем говорить.