Цвет ночи
Шрифт:
— И ты не можешь воздействовать на меня, чтобы заставить, — напоминаю я.
Вижу, как из-за деревьев, низких елей и кустов можжевельника, за нами пристально наблюдает незнакомый цмок, удостоверяясь, что сестра Яна мне не вредит.
Она усмехается, но не злорадно и яростно, как Валентина. А так проявляя своё возмущение.
— Ты вообще во всём следуешь его указаниям? Ты — его пешка?
Меня охватывает возмущение.
— Нет, но…
Я не знаю, что сказать. Находясь в этом месте, опасном и незнакомом, я действительно стараюсь не высовываться и следовать его указаниям, полностью полагаясь на его мнение, слушая его советы, не переча. И от Александры моя покорность не ускользнула.
— Просто освободи меня, — повторяет она.
Её тон становится мягче. Она словно даёт мне шанс решить проблему мирным путём.
— Нет, — повторяю я, и дракониха начинает наступать.
Не
— Нет. И ты не станешь меня об этом больше просить.
Это приказ. Магический приказ, обязывающий её повиноваться.
И он работает.
Александра замолкает, её губы плотно смыкаются, и она скрещивает руки на груди. Злится, негодует, но молчит. Затем вовсе разворачивается, резко, на пятках, и идёт быстрым шагом прочь.
Я вдруг окликаю её.
— Александра!
Но она не реагирует.
— Александра… Ты же не ненавидишь их. Почему им вообще приходится тебя сковывать?
Понятия не имею, как мне пришло в голову это спросить. Не в полной мере осознаю, что мной движет, но забрать произнесённое назад не поможет даже магия.
Её фигура делает внезапный оборот. Светло-серые глаза упираются в меня, просверливая во мне дыру.
— Я, — делает она акцент на первом слове, цедит звуки, громко и эмоционально, — не ненавижу их. Ты права.
Меня охватывает удивление. Она ответила мне, потому что хотела, или потому, что мой вопрос тоже являлся своеобразным приказом?
— Хочешь знать, почему я так поступаю? — восклицает девушка, выпрямляя спину, натягиваясь как струна.
— Наверное… — выговаривает за меня моя подступившая нерешительность.
Я точно лезла не в своё дело, продолжала странную беседу в лесной глуши, под полнолунным светом, у ворот в ад, хотя надо было бы замолчать. Но с другой стороны, она не стала бы рассказывать, если бы не хотела. Я не повелевала ею сейчас.
— А что я должна была делать? — произнесла девушка, выговаривая этот вопрос, как претензию. — Как ещё поступить?
Черты её лица заострились. На нём мелькнули яркой вспышкой гнев, злость, обида и негодование. И они словно придали ей красок, которых не доставало её внешности. Александра более не выглядела невзрачной. Она была яркой, яростной, как фурия. Ненависть, пылающая в ней, была красивой.
— Они бросили меня, — произнесла она. — Твой чудесный справедливый Ян, эгоцентричная Валентина, конечно же, Алексей и даже Константин!
Она сказала это так, будто последний был самым душевным и невинным членом их семьи.
— Я была младшим ребёнком, — продолжила она. — Пока они ходили в мир людей, я ещё постигала наш мир — навь, и была привязана к родителям, была совсем юной и не опытной. У нас была большая семья, и я хотела, чтобы мы все были вместе. Чтобы любили друг друга. Чтобы между нами было единодушие и согласие. И поначалу так и было, а потом… Мамочка и папочка начали ссориться. И братья и сёстры стали уходить в явь чаще, им проще было сбежать от этого, а я… Я была вынуждена оставаться с родителями, потому что так все привыкли — я и они. Потому что родители во мне души не чаяли, потому что я была милой и очаровательной. Потому что я была кем-то, кто с детства стал для них связующим звеном, когда остальные их дети редко бывали дома. Потому что кто ещё, если не я? Без меня они бы поубивали друг друга. Только я могла их остановить, их помирить. И иногда мне казалось, будто их брак держится только на факте моего присутствия рядом с ними. Я не могла просто так уйти. Даже когда начинала этого хотеть. Отец обещал мне, что всё будет хорошо. Будет как раньше. Но конфликтов возникало всё больше, и теперь они затрагивали не только нашу мать. У папы появилось много претензий к Яну и остальным. Я пыталась помирить их всех и вернуть братьев и сестру домой. Но им не было до этого дела. Они не желали возвращаться к нему, тем самым не желая возвращаться и ко мне. Они меня оставили. Я не знала другой жизни, кроме как в нави, мне никто не подсказал, что я могу быть свободной. Действительно свободной, не просто отделившись физически, а отделившись — эмоционально. Никто не рассказал, как перестать мучатся от чувства вины из-за того, что если я уйду — родители без меня не справятся. Да, я могла сбежать, но совершенно понятно, что на самом деле этого выбора я не имела, потому что моя свобода означала окончательный крах семьи. Ян, Костя, Алексей и Тина никогда не поймут меня, а я их. Не пойму, каким образом так легко им далось решение отделиться, а они не догадаются, что невольно возложили на меня то, что было мне не по силам. Возложили на меня ответственность. Невольно, но обрекли меня на жизнь с ними. И я просто хотела, чтобы наша семья стала, наконец, нормальной. Чтобы былые мир и согласие вернулись. Я просто хотела, чтобы все в нашей семье любили друг друга, а в итоге все возненавидели меня.
Несколько секунд я не могла произнести ни слова. Я не ожидала, что она расскажет мне нечто подобное. Я не ожидала, что подобные мысли, подобные чувства были у неё внутри.
Что-то было в её рассказе особенное… Заблуждение, несправедливость по отношению к ней остальных, её слабость. Она была жертвой. Виновной и одновременно невинной… Позволяла себя ранить и ранила того не желая, не давала сдачи, потому что была в плену эмоций, долга, наивных фантазий, манипуляций властного отца, собственных обид. Александра была определённо лучше, чем братья и сёстры думали о ней.
Я сочувствовала Саше. Она вдруг открылась для меня с другой стороны. Думаю, она была абсолютно не понята своими родными, которые никогда не ставили себя на её место.
— Ты им говорила? — спросила я.
— Нет, — ответила она.
— Ты должна им сказать.
— Даже если никто не спрашивает?
Мне стало грустно. Мне было её жаль. Я не имела братьев и сестёр, не имела сложной семьи с запутанными отношениями. И я помнила рассказ Гая о том, что когда их отец убил Алену и заточил Константина в пекле, Александра врала братьям о том, что Костя счастливо живёт с возлюбленной в нави. Так же помнила, что именно Ян разразился гневом, отвернулся от брата первым, когда узнал, что тот собирается жениться на смертной девушке, собирается жить с ней, как с навкой, пренебрегая последствиями для её души. Валентина, при всей своей язвительности, силе, злости — трусила перед отцом, оставаясь в тени, не придя на помощь Яну, когда больше всего была ему нужна, им всем — когда старший брат сражался в пекле с отцом. Хотя именно она благодаря своему проклятию или дару, лишь одним взглядом могла разорвать тело любого на куски. Вероятно, даже тело Смога. А Алексей — никогда не стремился поддерживать семью, больше других желал жить своей жизнью, игнорируя общие проблемы, перекладывая заботы о них на других, приходя на помощь только в редких, крайних случаях.
И как они могли забыть, что это Ян заточал их всех не единожды в пекле? Да, он действовал по воле отца, подчиняясь ему, но и Александра часто была под действием его внутренней силы, манипуляций. В чём она на самом деле была виновата? В том, что выбрала отца, когда он поставил её перед выбором: остаться с ним и матерью или больше не называться их ребёнком?
Они все имели недостатки, они все так или иначе причиняли друг другу боль, все были друг перед другом виноваты, и как оказывалось, самым безобидным действительно выступал Константин, вина которого была лишь в том, что он полюбил человека, который к тому же пострадал сильнее всех. И теперь я точно понимала, что Александра заслуживала большего — более хорошего отношения, лояльного отношения. Пусть её нельзя оправдать полностью, пусть нельзя забыть о её проступках, но её родные всё же были не правы. Она запуталась, как и каждый из них. Ей так же было страшно, больно, обидно. Её точно так же обманывали, угнетали, и в большей степени это делала она сама, навязывая себе чувство ответственности за счастье родителей. Ян был по отношению к ней категоричен. Но он не знал того, что знала я. И он даже её не спрашивал. Он был не прав. Жесток и не справедлив.
Эмоции на лице Александры потухли, оно снова стало невзрачным. Я зацепилась взглядом за играющих вдалеке детей Вольги и Алексея, и не заметила, как Александра ушла. Продолжая следить за Юлией и Юрием, к которым теперь подлетел и Кинли, я не улыбалась, хотя они звонко смеялись, когда он убегал от них и забавно чихал, когда они умудрялись его словить, и таскали его за хвост.
Я думала о том, сколько уже прошло времени и одновременно заставляла себя об этом не размышлять, ведь это невольно заставляло часы течь медленнее, и делало ожидание того, когда они вернутся из пекла — более тягостным. Замерев у этого дерева, у которого свою душу мне открыла Александра, я провела здесь бессчётное количество минут, пытаясь справиться с попеременно накатывающей тревогой. Я сидела на корточках, опершись о ствол берёзы, и недалеко от меня, в таком же ожидании застыла Евгения. Жива. Женщина в прозрачном платье, тело которой просвечивалось сквозь ткань и искрилось едва заметным белым светом. Она стояла ко мне спиной, нерушимо, и протяжно смотрела на озеро. Словно молилась, о том, что её любимый, которого она не видела более тысячи лет вот-вот покажется из воды.