Цвет пурпурный

Уокер Элис

У ково есть чем делиться, говорю я, Я таких встречала, стороной меня обходили, когда я беременная была, и потом, как с Мистеровыми __ детьми мучилася.

Вот именно, она говорит.

Тут она спрашивает, Скажи-ка Сили, а какой он, этот твой Бог?

Ну уж нет, говорю. Застеснялася я. Никто еще у меня такого не просил, и растерявши я. И потом, подозрение у меня имеется, што неправильное у меня понятие. Но куда деваться? Да и интересно мне, што Шик скажет.

Ну ладно, скажу, так уж и быть, говарю, Большой белый дядька. Пожилой. Рост высокий,

борода седая, одет в белое. Ходит босиком.

Глаза голубые? спрашивает.

Серо-голубые. Холодные. Пожалуй что большие. Ресницы белые, говарю.

Она смеется.

Ну чево ты смеесьси? говорю я. Ничево смешново нету. А ты думаешь на ково он похожий? На Мистера __, што ли?

Хрен редьки не слаще, говорит. Я раньше таково же Бога представляла, когда молилась. Коли думаешь найти Бога в церкве, Сили, говорит она, вот такой белый старикан тебе и явится. Он там живет потому што.

Как так? спрашиваю.

Да такой он у белых в Библии.

Шик! говарю я, Библию Бог написал. Белые тут сбоку припека.

Как так получилось тогда, что он на них похожий? Только крупнее? спрашивает она. И волос больше. Как вышло, что в Библии все точно так, как у их всегда делается? Будто они всегда главные, а на цветных только проклятия сыпятся?

У меня о таком и не думано никогда.

Нетти говарит, в Библии сказано, будто у Иисуса волосы были как овечья шерсть, говарю я ей.

Во-во, Шик говорит, а прийди он в какую ни есть нашу церкву, ему бы пришлось волосики-то выпрямить, иначе бы ево и на порог не пустили. Нашим ниггерам такого Бога не надо, у которово волосы мелким бесом.

Истинная правда, говорю я.

Никак такое невозможно, чтобы Библию читать и думать, будто Бог не белый, Шик говорит. И вздохнула. Как я поняла, что мой Бог белый и при том мужик, никаково интереса у меня к ему не стало. Ты осерчала, что он твоих молитв не слушает? А мэр хоть одно слово слушает, какое ему цветные говорят? Спроси-ка Софию.

Чево мне Софию спрашивать? Знамо, белые цветных не слушают. Точка. А коли слушают, то штобы приказывать было легче.

Слушай сюда, Шик говорит, Вот какая моя вера. Бог внутри тебя, и вообще внутри всех. Ты только родивши, а уже Бог в тебе. Кто ищет внутрях, тот и находит. Бывает оно является само по себе, даже тебе и искать не надо, коли ты вообще знаешь, чево тебе надо. Многим от этово беда. Скорбеша и погибоша. В дерьме сидят, другим словом.

Оно? я спрашиваю.

Ну да. Оно. Бог не он и не она, а оно.

А как оно выглядит? спрашиваю.

А никак, Шик говорит, На кой ляд ему выглядеть? Картина тебе, что ли? Это такое, что нельзя увидеть по отдельности от всего остального, включая себя самово. Бог это все, говорит Шик, вот такая моя вера. Все, что было, есть и будет. И когда ты чуешь это, и радуешься при том, считай, ты нашла ево.

Шик ужас какая красивая бывает, скажу я тебе. Нахмурила она бровки, во двор взглянула, откинулась в кресле и стала как роза.

Как я с белым стариканом разделалась,

говарит, первым делом увидела деревья. Потом воздух. Потом птиц. Потом других людей. И вот однажды сидела я, тихая и несчастная, как дитя без матери, и пришло оно ко мне: чувство пришло, будто я не отдельная от мира, а наоборот, часть всево. Мне казалось тогда, ежели дерево срезать, у меня на руке кровь выступит. Я заплакала и засмеялась, и стала по всему дому носиться. Я сразу поняла, чево это такое. Когда оно приходит, тут не ошибешься. Это как сама знаешь что, говорит она, и сбоку по ноге меня поглаживает.

Шик! говарю я.

Ага, говарит, Бог любит всякие такие штуки. Им же они и сделаны, среди прочего добра. Когда знаешь, если что Богом сделано, то удовольствия больше получаешь. Расслабься и плыви, куда тебя несет, и хвали Бога, что у тебя есть радость.

А што, по Богову-то энто прилично?

Ага, говорит она, Бог же сам все сделало. Слушай, Бог любит все, чево ты любишь — и еще кучу других вещей, какие ты не любишь. Но больше всего Бог любит похвалы.

Так по-твоему оно тщеславное? спрашиваю я.

He-а, она говорит. Не тщеславное. Просто ему хочется, чтобы нам было хорошо. Оно злится, ежели мы, скажем, идем по полю и не замечаем пурпурных цветочков среди травы.

А чево оно делает, когда оно злится на нас.

A-а, что-нибудь новенькое для нас придумывает. Люди считают, будто главное Богу угодить, будто это для нево самое главное, хотя любому дураку понятно, что оно само нам изо всех сил угодить старается.

Да-а? говарю я.

Да-а, она отвечает, устраивает нам всякие маленькие приятности, когда мы меньше всего ждем.

Так ты говоришь, оно хочет любви, как в Библии?

Ну да, Сили, Шик говорит, а что не хочет любви? Мы-то сами как себя ведем? Цветы дарим, песни поем, танцуем, глазки строим, чтобы нас любили. Ты замечала ли, как деревья стараются, чтобы на них нимание обратили? Только что не ходют.

Сидим мы с Шик и о Боге беседуем, только я еще как в тумане. Старикана белого все пытаюсь из головы своей изгнать. Так я с ним носилась, што на сделанное им даже времени не хватало смотреть. На колоски (как это оно такие придумало?), на пурпурный цвет (откуда такой взялся?), на цветы полевые. Ничего не видела.

А теперь глаза открыла и поняла, што я за дура. Супротив любой травинки у меня в огороде, Мистер __ ништо. Нет, все таки не совсем. Энто как Шик говорит, коли хочешь хоть что-нибудь увидеть в мире, надо мужика из глаза своего вынуть.

Весь вред от мужика, Шик говорит, Он тебе и на пакете с крупой, и по радио, и в собственных мыслях. Он хочет, штоб ты думала, будто он все и везде. А стоит только начать так думать, готово дело, ты уже думаешь, будто он Бог. Да нет же. Ты, когда молишься и вдруг мужик у тебя перед глазами начинает маячить, скажи, чтобы убирался сию минуту, говорит Шик, а вместо него вообрази воду, цветы, ветер, камень большой вообрази.