Цвет пурпурный
Шрифт:
Еще письма были? спрашиваю.
Чево? говарит.
Ты слышал, гаварю. Еще письма были от Нетти?
А коли и были, я тебе бы их все равно не дал. Вы с ей одново поля ягода. С вами по-людски, а вы как бешеные на людей кидаетесь.
Я проклинаю тебя, я говорю.
Как это понимать? он спрашивает.
Покуда не перестанешь делать мне зло, все, чево ты ни коснешься, будет рассыпаться в прах.
Он смеяться стал. Да кто ты такая, чтобы проклинать? он говорит, Ты только посмотри на себя. Черная. Нищая. Некрасивая. Да еще баба. Черт побери, да ты вообще ничто.
Пока
Вы только посмотрите на нее, Мистер __ говорит, мало я тебе, видать, поддавал.
Все твои побои тебе вдвойне отплатятся, говорю я. Молчи лучше. Мои слова теперь не от меня исходят. И действительно, кажется, стоит мне рот раскрыть, будто ветер мне слова на язык заметает.
Вот черт, он говорит, Надо было тебя под замок посадить. И выпускать только работать.
Ты сам будешь гнить в темнице, которую ты мне уготовил.
Тут Шик к нам подошла. Раз только на меня взглянула и говорит: Сили! затем к Мистеру __ повернулась. Прекрати, Альберт, говорит ему. Больше ни слова. Ты только себе хуже сделаешь.
Я ей сейчас рога-то пообломаю! Мистер __ сказал и ко мне подскочил.
Пыльный бес тут влетел на крыльцо и наполнил мне рот землей. Земля сказала, Все что ты делаешь мне, уже сделано тебе.
Тут чую, Шик меня трясет. Сили, Сили, говорит. И я пришла в себя.
Да, я нищая. И, уж точно, черная. Может быть, некрасивая. И што верно то верно, не умею готовить, объявил голос всему сущему. Но я есть.
Аминь, говорит Шик. Аминь.
Расскажу-ка я тебе, как мне живется в Мемфисе. У Шик бальшущий дом, крашеный розовым, на амбар похожий. Только наверху, вместо сена, спальни и туалеты, и широкая зала, где Шик репетирует со своими музыкантами. Вокруг дома много земли, всякие статуи и фонтан у входа. Статуи людей, которых я видом не видывала и слыхом не слыхивала. И еще слоники и черепахи, куда ни глянь. Есть большие, а есть поменьше, какие в фонтане, а какие под деревьями. Черепахи и слоники. В доме тоже. На занавесках слоники, на покрывалах черепахи.
Шик меня поселила в большую комнату с окнами на задний двор и речку.
Знаю, знаю, тебе утреннее солнышко подавай, говорит мне.
Ейная комната насупротив моей, на теневой стороне дома. Она работает допоздна, спит тоже допоздна. У ей в спальне нет ни слоников, ни черепахов, правда всякие другие диковины кой-где наставлены. Она спит на шелке да атласе. А кровать у ей круглая!
Я вообще хотела построить круглый дом, она говарит, но все стали вопить, я с ума, мол, сошла. В круглом доме окон, мол, не сделать. А я все равно мечтаю. В один прекрасный день. И показала мне рисунки.
На рисунках большой круглый розовый дом, как фрукт какой. В ем окна и двери, все как положено, и много деревьев.
Из чево он? спрашиваю.
Из глины, она говарит. Хотя я и против бетона не возражаю. Я прикинула, можно будет сделать формы и заливать в их бетон. А как он застынет, формы те разбить,
Мне и нынешний нравится, я ей говорю. Ентот чтой-то больно мал.
Да, нынешний тоже неплох, говарит Шик, Но просто как-то странно, везде углы. Если бы я была квадратная, то может оно и ничево бы было.
Стали мы с ей о домах говорить. Как их строят, какое дерево берут, чево вокруг дома можно сделать. Я села на кровать и нарисовала вокруг ее бетонного дома што-то вроде деревянного фартучка. Штоб было на чем посидеть, если в доме прискучило, говарю.
Верно, она говорит, А давай еще навес приделаем, для тени. Она взяла карандаш и пририсовала навес.
Здесь будут клумбы, говарит. И пририсовала клумбы.
А в их герань, говарю я. И нарисовала герань.
А здесь каменные слоники, она говарит.
А сюда пару-тройку черепах, я говорю.
А как мы будем знать, что ты тут тоже живешь? Она спрашивает.
Уток давай! я говорю.
Как мы дом закончили, он уже не то летал, не то плавал.
Никто не умеет гатовить как Шик, когда на ее сходит такое желание.
С утра она подымается и идет на рынок. Пакупает только свежее, прямо с грядки. Вернется домой и на ступеньки усядется, горох лущить или орехи пеканы колоть или рыбу чистить или што там еще у ей с рынка притащено. И про себя песенку мурлычет. Потом паставит на плиту зараз все кастрюльки и радио включит. К часу дня все готово, и она нас кличет к столу. А тут и ветчина, и зелень, и курица, и лепешки. Требуха с фасолью в соусе. Окра и арбуз в маринаде. Карамельный торт и черничный пирог.
Мы едим вволю и припиваем сладкое вино да пиво.
Апосля мы с Шик идем в ее комнату и заваливаемся на кровать, штобы еда улеглась. У ей прохладно и сумрачно, а кровать мягкая и уютная. Мы лежим вобнимку. Иногда Шик газету вслух читает. В новостях сплошной кошмар. Драки да ругань, да выливание помоев, о том, штобы мир наладить, даже никто не заикается.
Все с ума посходивши, Шик говорит. Как тараканы в банке. Такое долго не подержится. Слушай, говорит мне, вот, к примеру, строят плотину и затопют землю, на которой индейцы жили спокон веков. А вот энто, кино снимают про мужика, который баб убивал, и тот же актер будет играть священника. А ты только посмотри на те туфли. Да разве они для ходьбы сделаны? Надень-ка их и будешь об одном мечтать, как бы до дома дохромать. А что ты думаешь они сделали с этим типом, который китайскую пару до смерти избил? Ничево.
Ну, говарю, есть же и хорошее.
Ага, говорит и страницу переворачивает, Мистер и миссис Хафлмайер объявляют о бракосочетании своей дочери Джун Сью. Семья Мориссов, с Эндоверского шоссе, устраивает прием для общины епископальной церкви. Миссис Херберт Иденфэйл ездила в Адирондаки навестить свою больную мать, миссис Джефри Худ, вдову.
Пожалста тебе, у всех счастливые рожи, Шик говорит, румяные да щекастые. И широко раскрытые невинные глаза. Будто и понятия не имеют, что там такое творится на первой странице. Только люди-то те же. Они и творят.