Цвет сакуры красный
Шрифт:
— Так что, — закончил отец, — сейчас позавтракаем и поедем сперва не на вокзал, а на толкучку. Там что-нибудь себе подберем…
За завтраком, состоявшим из гороховой каши с соленой озерной рыбой, произошло странное событие. Шустро орудуя ложкой, отправляя в рот то сладковатое гороховое пюре, то вкусные кусочки ряпушки, Всеволод-младший заметил, что отец почему-то перестал жевать и застыл с каким-то отсутствующим видом. Парень хорошо знал, что отец ведет себя так, когда вспоминает нечто важное или ему вдруг приходит в голову неожиданная мысль, а потому настороженно спросил:
— Чего
Волков-старший никак не отреагировал, и лишь когда сын в четвертый раз повторил свой вопрос, ответил:
— Да нет, сын, ничего такого… Вот, зацепился глазом, — он ткнул пальцем в газетный лист, постеленный на стол. — Понимаешь, тут написано, как в Москве встречают делегацию Японской компартии. Причем, сказано, что это очередной визит. ОЧЕРЕДНОЙ, понимаешь? — и он замотал головой, словно отгоняя какой-то морок.
— И что? — младший явно не понимал, что в этом обычном сообщении могло так насторожить отца. — Ну, встретили и встретили. Сейчас же в Союзе со всеми компартиями дружат, нет?
— Верно, дружат, — кивнул головой старший Всеволод. — Вот только я что-то никогда ни о чем подобном о японских товарищах не слыхал… Впрочем…
Он так и не договорил, а, пожав плечами, снова принялся за еду. Всеволод-младший тоже пожал плечами, и вскоре забыл о странном поведении отца, который, кажется, и сам не обратил внимания на эту статью. Как выяснилось в дальнейшем, зря…
Позавтракав и расплатившись за стол и кров, Волковы отправились на рынок. Федор Степанович предлагал им оставить вещи, чтобы не таскаться нагруженными, но пришельцы из будущего отказались. И вовсе не потому, что не доверяли — нет! Просто не хотели стеснять чужого человека.
Извозчик подвез их к рынку, порадовал сообщением, что сегодня «аккурат день базарный» и распрощался, наказав, однако, что если Волковы сегодня не уедут из города, ночевать приходили б снова к нему, комната, мол, их «завсегда ждать-от станет». Распрощавшись с гостеприимным хозяином, Волковы бодро зашагали вдоль рядов с разнообразной снедью, не слушая зазывных воплей продавцов и уверенно держа курс к вещевой торговле. И вскоре уже оказались в самой гуще толпы расхваливающих товар, примеряющих, яростно торгующихся и просто глазеющих людей. Отца и сына бесцеремонно хватали за плащи, предлагая то патефон, то оцинкованное корыто, то штуку сукна, а один продавец, чуть понизив голос, предложил им приобрести наган…
— Рижский рынок[6], — хмыкнул Волков-старший, яростно проталкиваясь туда, где по определению Волкова-младшего шла бойкая торговля «секонд-хэндом».
Их толкали, крыли матом, но отец и сын все же пробились к цели, и буквально через полчаса оказались обладателями вполне приличных вещей. Старший щеголял теперь в несколько поношенном, но вполне крепком защитном френче и легкой матерчатой фуражке, а Всеволод-младший, заметив, что они как-то уж очень ударились в стиль «милитари», оказался облачен в новенькую гимнастерку, которую перехватил извлеченным из вещмешка собственным офицерским ремнем.
Кроме того, отец приобрел безопасный бритвенный станок и десяток лезвий. «Вряд
Они уже уходили с рынка: одежду на смену было решено купить в магазине, когда к младшему Всеволоду бросился какой-то помятый, благоухающий могучим перегаром мужичок из серии «сильно болевший в детстве гном». Он нахлобучил на парня какую-то не то каскетку, не то кепи, и заорал:
— Бери, паря! На тебя-от шита!
Волков-младший не успел ничего сказать, как отец, бросив: «А что? Неплохо», — выдал мужичку вожделенные три рубля. Сын снял с головы странный головной убор, повертел в руках и вдруг удивленно выдал:
— Бать, а кепарик-то — японский. Причем армейский. Видишь иероглифы? — и он показал на изнанку каскетки. — И написано тут, что это — военный заказ.
Старший Волков ничуть не удивился тому, что сын с лету прочитал надпись на японском. Парню повезло: его бабушка знала несколько языков и активно занималась с внуком, так что к восемнадцати годам парень владел английским и японским, причем на очень приличном уровне. Отец тоже знал два языка, вот только кроме английского он свободно говорил, читал и писал на сербском. Но то, что головной убор оказался японским старшего Всеволода удивило. И весьма удивило.
Ловить продавца и расспрашивать о происхождении японской каскетки было бессмысленно: отец и сын его и не разглядели как следует. Так что они просто занесли этот факт в разряд «удивительное рядом» и двинулись за дальнейшими покупками.
В магазине готовой одежды Всеволод-младший пожелал приобрести себе пару рубашек. Он внимательно разглядывал лежавшие на прилавке сорочки — даже пощупал несколько! — и убедился, что сшиты они из натурального шелка. А уж, узнав цену, оказавшуюся значительно ниже ожидаемой, окончательно решил брать, как вдруг…
Интерлюдия
Случай, произошедший в лавке рабочей кооперации, рассказанный в пивной.
Я, граждане, продавцом служу. Не у частника-експлотатора, а в самом что ни на есть Церабкоопе[7]. Готовой одеждой торгуем. Работа, вроде как, и не тяжелая, да только не сказать, чтобы и вовсе плевая: покупатель — он ведь разный бывает. Иной придет, и давай из тебя жилы на кулак мотать: то ему не так, это ему не эдак, да вот подай ему такой же, но чтобы пуговицы не роговые, а с перламутру. Всякое бывает. Да вот хоть последний случай взять…
Выходной день шестидневки, он ведь не для всех, граждане, выходной: кому-то и работать в самый выходной приходится. Вот и наш брат продавец почитай раз в месяц обязательно в выходной на работе окажется. Ну, да разговор не об том.
С раннего утра у нас главный наплыв был: макинтоши привезли, да не абы какие — японские! А это: качество — раз! Сноса не будет! Цена — два! Чуть не вдвое дешевле, чем ежели у частника брать! Да вот, сами взгляните: у меня как раз такой макинтошик. А? Каково? То-то…