Цвет сакуры красный
Шрифт:
Уже уходить собралась, да увидала: мужик грузди продает. Ядреные, ладные, один к одному! Ну, я решилась: возьму хозяевам груздочков, авось потрафлю. Выбираю, стал быть, бочоночек, а тут сосед евойный в крик: возьми, мол, раскрасавица, огурчиков. Крепкие, солили со смородиновым листом, с хренком да с чесночком. Ну, мыслю: семь бед — один ответ! И взяла.
А вот как я селедочку астраханскую купила, я и сама не поняла. Только ясно мне стало: в раз всего никак не можно дотащить. Я хучь и здорова, а все ж через саму себя не перескочишь. Вот я извозчика и взяла.
Волковы с удивлением смотрели на Грушу, что как-то бочком слезала с извозчичьей пролетки. А там громоздились свертки, бочонки, мешочки, кульки…
— Э-хм, — кашлянул Всеволод-старший. — Грушенька, а вот эти… м-м-м… емкости, это вот что?
Покраснев как маков цвет, девушка пискнула:
— Это вот — груздочки соленые. Оченно скусные… — Тут вдруг на ее лице промелькнул испуг, — Али вы грибков не любите?
— Да почему же? — Старший Всеволод вновь озадаченно хмыкнул, — А вон то?
— Огурчики… Я в другой раз сама посолю, только ни бочки, ни соли, ни хрена, ни лста смородивого у меня нет, а эти, — она снова повела рукой. — Очень хорошие… А вот тут, — показала она куда-то себе за спину, — селедочка…
— Тоже бочонок?
— Да что вы! — девушка замахала руками. — Всего-то одного залома и взяла. Фунтов на десять, не больше…
— Ага… — Отец повернулся к сыну, который трясся от беззвучного смеха, — Исходя из того, что нам купила многоуважаемая Фрекен Бок… Севка, чеши в магазин. Нам — две поллитры, а девушке… Груша, вы что пить будете?
Та принялась отнекиваться, но Волков-старший ее не слушал, и велел сыну взять «для дамы на свой вкус».
— И к чаю что-ни-то купи! — крикнул он вслед младшему Волкову.
Тот на ходу кивнул и бросил не оборачиваясь:
— Я, конечно, дурак, но не до такой же степени! — и умчался.
Груша принялась хозяйничать: накрыла стол свежеприобретенной льняной скатертью, по краю которой разместились аляповатые ярко-красные петухи, расставила миски, расписанные странными существами таких цветов, что у Волкова невольно возникла мысль о фильмах ужасов и взрыве на малярном складе, разложила ложки, выставила грузди, соленые огурцы, разделанную, залитую маслом и засыпанную луком селедку…
В этот момент вернулся младший Всеволод. Он выставил на стол две бутылки водки, бутылку сладкого вина "Шемаха", небрежно бросил пару шоколадок и фунтик с пряниками, а из кармана своих галифе вытащил три граненые стопки.
— Папань, а надо бы и нормальной посуды присмотреть, — заметил он, с содроганием взирая на расписные миски и деревянные ложки. — А то ведь вот так…
Закончить ему не дал свирепый взгляд отца. К счастью, Аграфена ничего не заметила: именно в этот момент она гордо выставляла на стол чугунок со щами. Старший Волков оглядел стол, и вдруг резким тоном поинтересовался:
— А почему на столе только две тарелки? В чем дело?
— Ой, а вы когось еще ждете? — заволновалась
Но тут же ее волнения были развеяны словами младшего Волкова. Правда, они же послужили причиной для новых переживаний…
— Груша, а ты, что, с нами обедать не будешь?
Девушку кинуло в жар. «За стол зовут, еще вина взяли… Сейчас подпоят, а потом охальничать примутся, — мелькало у нее в мозгу. — Вот когда лишний червонец боком-то станет…» Она хотела сказать, что прислуге негоже сидеть за столом вместе с хозяевами, но старший Всеволод усмехнулся и предположил, что она, верно, собралась их отравить, потому и не хочет есть вместе с ними. От такого предположения Груша задохнулась, и не успела опомниться, как уже сидела за столом перед новой миской, наполненной до краев ароматными, густыми щами.
Старший Волков ловко содрал сургуч с водочного горлышка и плеснул в обе стопки, а младший завозился с винной пробкой, пытаясь выковырять ее без помощи штопора. Наконец, пустив в ход охотничий нож, ему это удалось, и он наполнил стакан девушки.
— Та-а-ак-с… — Всеволод-старший взял ложку, попробовал щи и закатил глаза, — Обалдеть можно! Как говаривала моя жена: ум отъешь, до чего вкусно. Грушенька, вы — кудесница, волшебница, чародейка! Мелкий, ешь, пока не остыло. Ну, и за новую хозяйку дома!
Стопки и стакан весело звякнули, и снова замелькали ложки.
— Классные щи, — заметил Всеволод-младший. — Только, Груша, а мясо-то где?
— Так мясо завсегда потом подают, — удивилась девушка. — Ой, а больше-то мне и не надо, — снова начала отнекиваться она, увидев, что парень доливает ей в стакан вино.
Но Волковы не обратили внимания на ее протесты. Следующий тост выпили за Революцию, потом — за золотые руки повара, потом — за социализм вообще, и за Красные державы в частности…
Груша захмелела. Ей стало хорошо и тепло, словно дома. Всеволод Николаевич своими спокойствием, добротой и какой-то непонятной мудростью вдруг напомнил ей покойного деда, разве что был много моложе. А младший Всеволод казался не то братом, не то — ухажером. «Мелкий, — хихикнула она про себя, услышав в очередной раз обращение старшего к младшему. — Ежели эдакая орясина — мелкий, то ктой-то ж крупным станет?» Она снова выпила вина, и неожиданно подумала, что если этот «мелкий» вдруг начнет «охальничать», так она не будет очень уж против. Да и если старший решиться — тоже…
Младший Волоков поднялся и подошел к радиоприемнику. Щелкнул тумблером, и в комнате грянул «Марш Авиаторов».
— Севка, ты допился или просто охренел? — поинтересовался отец. — Мы что строем тут ходить собрались?
Тот хмыкнул и принялся крутить верньер, яростно шаря по эфиру. Но ничего подходящего для застолья не находилось…
И тут вдруг Груша запела. Пела она какую-то совсем простенькую песенку, но у девушки оказались хороший слух и неплохой голос. Волковы дослушали до конца и даже поаплодировали. После чего младший Всеволод сел к фортепьяно: