Шрифт:
Пандемия
Человек всё видит – как именно человек…
Звёзды над своей головой он видит – лишь свет каких-то звёзд, которые, может быть, уже давно погасли…
Зеленью он называет всю растительность вокруг себя – хотя они, растения, всего-навсего отражают этот, им как раз не нужный, цвет…
Даже своих собак и собачек он, человек, именует Друзьями и Дружками – хотя они, кобели и суки, обоняют мир в сотни раз пристальнее, чем он сам…
Но человек не обитает в этом – в реальном – мире, а всего лишь пребывает в мирке своих, получается, иллюзий…
По слабости духа?!
Или как обозначить эту – человеческую, вопреки всему, человечность?..
…Она спросила у него:
–– Саня, а у тебя есть женщина?
–– Я женат.
Так он ответил – ведь можно было понять её, Светку: не виделись лет пятнадцать.
Тем более – на её автобус была уже объявлена посадка!
И у обоих, конечно, горели глаза веселием и задором – по былому, по-студенчески…
Но тут, на открытой ветреной платформе, они – лишь успели друг друга узнать!.. поздороваться!..
Уехала она. В город в свой.
А он спустя полчаса уехал – как оказалось – в другую сторону.
И ему вдруг почудилось… что тот город, в котором он никогда не бывал… стал словно бы обжитым и понятным…
Потом он в разговоре с другом, тоже однокашником вузовским, сказал между прочим об этой встрече на вокзале.
Друг, хотя тоже семейный, поддерживал кое с кем, что называется, контакты.
Выяснилось, что она, Светлана, была благополучно замужем, имела детей, даже сделала какую-то карьеру…
И он – признался себе…
Чувствует, да, чувствует – с неким стыдливым лукавством – понятное возбуждение…
Хотя и отгоняет от себя это всякое такое.
А вскоре началась – или не вскоре?.. и как понять такое совпадение?!.. – эта самая пандемия…
Друг же и сообщил ему, вспомнив его недавний рассказ, – новость… подлинно – весть!.. она, та их Светлана… заразилась, заболела, умерла.
…Нервозность всеобщая – о ней только и говорили сейчас по телевиденью и в интернете.
А в нём тут – ещё и какая-то яростная жалость!
О, тот момент – у входа в автобус…
И – она…
Жутко теперь даже вымолвить… то имя!
Она ведь ему тогда, в институте, в самом деле нравилась.
А какова из себя стала!
Сколь покровительственно прозвучало это: Саня…
Но главное…
Главное – тот её вопрос.
«У тебя есть женщина?»
Всё понятно…
Сведенья о семье и о прочем подобном – тут бы и лишние.
И зачем он ляпнул, что женат?..
Надо было обменяться телефонами!
Смелый её вопрос – намёк уверенный.
И как жаль теперь… «теперь»… – и себя, и её…
Он – реально! – уничтожил целый, только было зарождающийся, мир!
Лишился сам. И её лишил.
Каким бы – только вообразить! – мог стать этот мир!..
Стоило ему сунуть ей свою визитку.
В тот день, осенью, был такой ветер!
Её локоны… её шарф…
Ступени в автобусе – куда-то вверх…
И было в нём так – именно когда возможное уже невозможно! – словно он только начинал жить.
Что же.
Но ведь тогда…
Они – они стали бы встречаться…
Где-то, как-то…
И тогда…
Она бы вот… это самое…
И он бы… может быть… куда деваться… заразил бы!.. свою жену, своих детей…
Да и вообще.
Как он смеет хотя бы фантазировать!
…Человек не может не видеть всё в мире – как живой и живущий.
И он, человек, – никогда не увидит свет звёзд, которые когда-нибудь зажгутся.
…Как знать!
Кто-то… уже, стало быть, и в это самое мгновение… видит.
Ярославль. 13 декабря 2020
Скелет генерала Верина
Верин – был он от самого своего начала, как он чётко всегда и помнил, Петей-Петькой Вериным.
Уроженец, как говорится, районного городка… Сплошь частный сектор… Печки, огороды…
Отец и мать – рабочие.
Молчаливые. Усердные.
На гвоздильном заводе. – Треск на всю округу… только и славы…
И – знают правду!
Правду – которая в том, что сразу видно, кто как живёт…
Кто и как – может взять и берёт!
Притом – кто-то может брать и берёт даже так, как другие – не могут брать: не допущены… не подпущены… ни в жизнь…
Вот вся и правда.
Ты из простых? – Не упустить бы взять то, что, по крайней мере, ты можешь взять!
На лицо был он, Верин, в мать. И характером. Только мать его была упрямая, как и все маленькие ростом, росточком. А он был и смазлив, и строен.
В армии, по всем простым причинам, он попал в саму Москву и даже в войска чуть ли не самих «органов»!
С этой – с той минуты, как увидел-услышал он совмещение одной-единственной звёздочки на погоне и сумасшедшего мата из тонких губ… перестал он раз навсегда и для всех на свете быть Петькой или Петей.
Дисциплина была всесторонняя и крайне строгая.
Лишился он, Пётр Верин, навсегда своих чёрных кудрей… но и столовая была особенная: по четверо солдат за столиком…
Привычка же у него появилась, сам он, Верин, не замечал: гладить одновременно – одной ладонью свою голову и другой ладонью свой живот.