Цвет страха. Рассказы
Шрифт:
Друзья-однокурсники – на разные, тоже юридические, специальности.
С расчётом – на что-то?.. А кто знает… Что у кого на уме… Никто ничего друг о друге, по правде, в точности никогда не знает…
И не узнает.
Вот он, Верин.
Звание за званием, стал работать уже в областном следственном отделе.
Только бы на должности – не на руководящей: чтоб нервы себе не трепать и не наживать себе на шею чужих просчётов.
И в партию не вступал – не отдавать же просто так деньги: на те взносы живут люди, которые умеют жить – вообще недосягаемо.
Потом – и Москва.
Хотя семья, жена с дочерью, уже студенткой-историком, оставались в областном центре: дешевле и спокойнее.
А у него в столице – для порядка и для здоровья – имеется «постоянная».
Затем.
Дочь окончила вуз, но не выходила замуж – не за кого.
Жена вышла на пенсию – и была на заслуженном отдыхе.
Затем.
В Москве – он, Верин, знал только тех, кто его знал.
И его, Верина, знали только те, кого он, Верин, знал.
Служил.
Работал.
Должность за должностью.
И – всё, как и должно быть!
Дослужился.
Получил генерала.
Получил… большую звезду…
И дочь вышла замуж, в смысле – за рубеж.
Затем.
Затем…
Да какое теперь там: затем…
Пенсия! – Как сравнишь с другими служаками областными – так губы сами туго сжимаются…
Только – как всегда – ни-ни!
Он вышел в отставку.
Купил ружьё.
Охота ведь – под стать всему опыту жизненному: всё даром – кого подстрелил, то и твоё.
Тем более, по лесам и среди полей есть деревни совершенно пустые… в этих деревнях – дома совершенно заброшенные… в тех домах, где-нибудь на чердаках, среди всякого хлама – иконы, самовары… самые настоящие!..
И всё он – один. Кого бояться бывшему боксёру, да и с ружьём.
Один…
Номер мобильника разве кое-кто из бывших здешних коллег знает.
А если кому-то приспичит из одноклассников – так на то есть дома стационарный телефон и жена возле него.
По некоторым проблемам – и сам он, Верин, случается, кому-то позванивает…
Как оказалось, в жизни, вообще-то говоря, две заботы – продукты питания и собственное здоровье.
Только это, хочешь не хочешь, теперь и брезжит…
Он, Верин, в одной деревне, по совету старого университетского товарища Пичугина, у тамошнего соседа Пичугина покупает поросёнка. – Тот сосед разводит на продажу.
Сначала – приедет посмотрит, выберет, так сказать, примет…
Поросёнок не отравленный: не какой-нибудь «гэмэо».
Теперь он с Пичугиным – из всех сокурсников-однокашников – только и общается.
Только с ним теперь он – в какой-нибудь кафешке – выпивает.
Друг друга они – Пётр! Михаил!
Вспоминают студенческие годы… Обсуждают судьбы однокашников…
С ним, с Вериным, всё ясно: все знают – генерал и генерал.
А тот, Пичугин, уже лежал в больнице с сердцем… из-за домашних, конечно, скандалов…
Ради смеха вспомнить хоть Машкова: как он, ещё студентом, в том своём театре однажды, спьяну заблудившись, вылез во время спектакля на сцену…
Похохотать-то от души нельзя: вредно.
Год, что ли, за годом.
Верин – он, Верин, стал вдруг чувствовать в себе какое-то… спокойное беспокойство…
…Странно, честное слово, устроено это самое, как говорится, общежитие!
Пять лет выстоял он в пивнушках с однокашниками, курильщиками и пьяницами, молчаливо-стойко присутствуя при их полупьяном бреде: критике всех напропалую властей и эрудиции со всевозможными цитатами, – но, с другой стороны, как же было совсем без каких-никаких друзей…
Когда-то, работая следователем и сажая каждый день в тюрьму, не боялся ходить в общественную баню (не упускать же взять, что можно взять… и со своим, конечно, веником) – а ныне, когда достигнуто всё, ради чего это всё, став генералом… разве мыслимо хотя бы выйти в парадном мундире на улицу!..
Служил в армии в войсках строгих, связанных с «органами», защищая с оружием в руках социализм, и потом тайно болел мечтой об этих «органах», которые особо строги к врагам социализма, – а дочка оказалась именно в той стране, чтобы тех врагов размножать!..
Не брал в рот ни на миг табак, занимался спортом и режимом – а теперь знаком со всеми врачами… в своей родной специализированной больнице…
Всю жизнь оберегал и питал своё тело – а теперь оно, тело… как бы не послушно ему… словно оно, тело, само наметило для себя какой-то план и путь…
Какой?!
Известно какой…
…На похоронах Пичугина встретил – Машкова!
Сергея, да, Сергея…
Тот, уж тоже пенсионер, опять работает кем-то в своём театре…
Верин в некотором даже смущении – бодрясь и поглаживая одной ладонью голову и другой ладонью живот – спросил у него про здоровье:
–– Сколько у тебя давление?
–– Какое ещё давление!
Машков, оказалось, ни разу в жизни не был даже на больничном…
…В городе – невыносимо ходить по улицам. – Всё и все вокруг – понятно и понятны.
Все деревни глухие – в окрестных, более-менее безопасных, областях – облазаны…
Карьера – по причине возраста и ресурса связей – вся исчерпана…
Но нет, получилось и получается, полного покоя!
Смысл – он ведь смысл.
И теперь.
Что же и как взять – чтоб можно было взять.
Ещё.
И лучше б ещё – и после ещё.
Куда девать нажитую привычку и цель?
Чтоб – главное, самое главное – знать о себе самом, что ты не в дураках и даже не в простаках…