Цвет
Шрифт:
Ничего необычного в пройденных мною комнатах не было. Иногда роскошные, иногда аскетичные, но точно не человеческие. Только поэтому равнодушие еще не успело охватить меня, когда я потянул на себя очередное тяжелое полотно.
За дверью находилась не комната. Скорее, внутренний дворик. Несколько прямоугольных гранитных плит, идущих от входа, невысокая трава, растущая вокруг и в промежутках между плитами, с боков — стены из темного дерева. Наверху — белесое небо.
Место для отдыха? Видимо, норанам не очень нравится туман. Хотя, туман был создан искусственно. Но всё
Я дошел до того места, где заканчивались гранитные плиты, и присел на траву. Потом лег на живот, подперев подбородок ладонями, и прищурился на травинки, которые колыхались возле самого носа. Лежать было приятно. Почва — теплая, растения — мягкие, небольшой ветерок, видимо из скрытого вентилятора, приятно обдувал. Можно расслабиться, только не до конца, а то заснешь ненароком — будет неудобно перед хозяином.
Жаль, что от мыслей, даже в таком месте, невозможно избавиться. Они прочно засели в мозгу и свербят, требуя каких-то действий. Только каких конкретно — не сообщают. Вредные мысли. Ненужные.
Я бездумно сорвал травинку, торчащую перед носом, и сунул ее в рот — пожевать. Ничего, не горькая. Но и не сладкая. Никакая, будто ничего во рту и не было. Пожевал, плюнул, забыл. Да, кое-что хорошо бы забыть. Особенно неприятные моменты в жизни. Где ж та трава забвения, о которой мечтают многие, но никто не встречал? И как такая трава поможет избавиться только от плохих воспоминаний, не трогая счастливых? Наверняка, сотрется всё подряд, и ты будешь чист, как младенец. Придется по-новому учиться разговаривать, читать, мыслить. Это ли не счастье? Пока всё выучишь, смерть подкрадется и потрогает тебя липкой лапкой за плечо: «я — здесь».
Не сразу я обратил внимание, что впереди не видно стены, которой должно ограничиваться каждое приличное помещение. То ли она терялась в дымке, то ли во всю стену находился экран, на котором демонстрировался вид с зеленой травой до горизонта. В последнем случае это могло быть и записью, и трансляцией. Или просто голографическим миражом. Да и какая разница! Зато вид в бесконечность действует на редкость успокаивающе.
Да, спокойствие тоже важно. Тривиальная истина, но почему-то каждый доходит до нее сам. Ну, вот. Только расслабился и решил, что ты один в этом мире, как на горизонте появилась точка и поехала ко мне, увеличиваясь в размерах и превращаясь в открытый прогулочный скутер. А там, наверняка, какие-нибудь отдыхающие с громким смехом и безумными выходками.
Реализм картинки сыграл со мной шутку: никто вживую не приедет, а объемное изображение не будет ко мне приставать, а займется своими делами. Если, конечно, оно не сопряжено с программой интерактивности. Приятно, бывает, поболтать с фантомными собеседниками, послушать их старинные, но до сих пор мудрые мысли, идущие, кажется, от лица того, кто их в свое время произносил.
Но зачем тогда ехать с такого расстояния? Значительно удобнее, чтобы фантом появился сразу и рядом. Значит, не придется разговаривать с отдыхающими. Уже было видно, что их двое. Лица радостные, счастливые и… знакомые. Они ехали прямо на меня, не очень быстро, скорее притормаживая. С явным намерением остановиться прямо передо мной. И ошибиться было невозможно.
Ну, здравствуй, мама. Здравствуй, папа.
Как же давно я ждал вас.
Вы совсем не изменились. И это даже хорошо, что я не вижу морщинок на ваших лицах, красных прожилок на щеках, мешков под глазами, кожи, начинающей обвисать. Вы такие, какими запомнились мне в последний день. Живые.
Они вылезли из машины метров за десять до меня и пошли пешком, ничуть не удивляясь, словно встреча со мной и была их целью. Может и так. Об этом я могу подумать и потом. А сейчас я хочу просто с ними поговорить.
— Привет, Илья! Тебя и не узнать! Сколько же это лет прошло?
— Семнадцать. А вы совсем не изменились…
— Да что с нами сделается, — усмехнулся отец. — Ни забот, ни хлопот. Законсервировались, — он засмеялся. — Правда, Лида?
Мама смотрела на меня с неясной улыбкой и ничего не говорила. Она всматривалась мне в лицо, так что я даже почувствовал себя неловко.
— Ты вырос, — наконец сказала она.
— Конечно! — подхватил отец. — Взрослый уже. Ну, рассказывай.
— О чем? — я не мог сдержать улыбки. Слова не важны, когда слушаешь голос, смотришь в родные лица и видишь в них отклик того, что чувствуешь сам.
— Чем ты сейчас занимаешься? Чего достиг?
— Да немногого, — я пожал плечами. — Работал монтажником реперных станций. А сейчас вот вас ищу, путешествую по Галактике… Нашел, — поправился я.
Отец хмыкнул.
— Разве это дело? Вот мы!..
Мама дернула его за рукав и тихо сказала:
— Помолчи!
Папа сразу стушевался и замямлил, что, конечно, любое дело хорошо и почетно, но им хотелось бы видеть меня успешным и счастливым.
— Да я счастлив, — улыбнулся я. — У меня всё есть, что я хочу.
— Ну-у-у, так не бывает…
— Вовсе нет. Я — живой пример.
— Какой-то ты бледный, — озаботилась мама, переводя разговор в привычное русло о моем здоровье. — Совсем на свежем воздухе не бываешь?
Я фыркнул. Слишком много у меня было воздуха разных планет, которого совсем не хотелось. Но объяснять это слишком долго и не к месту. Мне хотелось расспросить больше о них самих, но я всё не решался.
— Да всё у меня нормально. Как вы-то? — дежурные фразы, которые привычно проговариваются, и на которые даются такие же привычные ответы. Я всё равно знаю, что они рады меня видеть. А за банальными фразами мы стараемся спрятать нашу растерянность и непривычность ситуации.
Они не ответили, наверно тоже поняв, что слова не нужны. Что для них еще не наступило время.
Небо постепенно стало окрашиваться оранжевым — неужели так быстро наступил вечер? — и я невольно завертел головой, чтобы увидеть заходящее солнце. Родители почему-то заволновались. Они всё так же стояли, почему-то не пытаясь подойти ко мне вплотную и дотронуться да меня. В оранжево-красных отсветах их лица стали казаться озабоченными и чужими.