Цвет
Шрифт:
Через десять минут я добрался до мастерской. Ну, разумеется, именно сегодня у них оказался выходной. Возвращаться на монтажную площадку не хотелось: я использовал не больше двух часов из отпущенных мне суток. К тому же, Глеб Сергеевич просто обидится, увидев меня раньше назначенного срока.
Что ж, прокатимся по знакомым местам. Вот школа. Совсем не изменилась. И уроки всё там же идут. Прямо, как у нас — в нашем же классе — и преподают, наверняка, то же самое. Интересно проверить — действительно ли?
Звук свободно слышался внутри скутера. Я поднял машину к раскрытому
Можно было и не прислушиваться: происшедшее в этот день разом всплыло в голове. Я наблюдал действо со стороны и одновременно по новой проживал его.
Не получилось забыть…
— …Собственно, тсаворит — разновидность граната гроссуляра цвета травы, лесной зелени. По химическому составу — силикат алюминия и кальция. Как вы можете догадаться, как раз преобладание зеленого на нашей планете дало ей такое имя. Отвлечемся от темы. Капитан, давший планетам подобные названия, заслуживает самого пристального внимания. В нашем архиве отсутствуют данные о нем. Одно можно сказать — он был не только знатоком минералогии и драгоценных камней, но и поэтом в душе. Данные им имена удивительно точно соответствуют планетам. Иолит, с великолепными закатами, когда лучи белого солнца преломляются в сине-зеленой полупрозрачной растительности, — удивительная копия интенсивно-голубого кристалла. Петерсит, с громадными пляжами тигровой окраски, — напоминает «тигровый глаз» с шелковистой переливчатостью из волокон крокидолита в оправе из голубого золота океана. Гессонит, чья почва в пору весеннего листопада, покрывается сплошным ковром медово-желтого и оранжевого цветов, не отличить от разновидности граната. Кальцит, планета живых кристаллов и разноцветных туманов — от молочно-белого через желтый и синий до почти черного, — отражает всё многообразие этого минерала…
Учитель перевел дух и Пашка тут же встрял:
— Виктор Степаныч! Вы там везде были, да?
Виктор Степанович устало посмотрел и ответил:
— Нет, Павел. Конечно, нет.
Я пнул Пашку под столом: дескать, не лезь — забыл, что на станции было? Пашка, не будь дурак, ткнул мне в бок твердым кулаком — он каждый день лупит по мешку с песком, насмотрелся видюков. Больно. Я дернулся и зашипел.
Виктор Степаныч сразу на меня взгляд перевел. И выжидательно так спросил:
— Илья, ты что-то хочешь сказать?
Сказать-то мне хотелось. Но вот что? Точнее — как? Цепляясь за ножки стула, словно за соломинку, я поднялся и брякнул:
— Я обязательно стану минералологом и этим, любителем драгоценных камней, вот!
Все как грохнут. Ослы. Мне-то самому понятно, что сказать хотел, а им только дай повод поржать. Мало ли, оговорился человек — всяко бывает. Один только ВикСтеп разобрался:
— Что ж, Илья, хороший выбор. Надеюсь, что осознанный. Тебе же это интересно?
— Интересно… — во рту вдруг пересохло и стало жарковато — климат-контроль, что ли, сломался?
Пашка хихикнул и что-то быстро накарябал на бумажке. И когда я сел, подпихнул ее ко мне поближе. «Красна-девица,» — прочитал я. Ну, Пашка! Получит после уроков. Нашел, над чем смеяться. Любой бы засмущался, если заветную мечту при всех рассказать. А камни я всё равно буду изучать. Буду.
Еще я хочу слетать на другие планеты. Ну, этого-то все хотят. Но у меня — настоящее. А не так — развлечься в каникулы. Вот только какую планету посетить первой? Где достать денег на билет? Или устроиться на корабль стюардом? Коком? Свободным матросом? Возьмут ли — ведь двенадцать всего? Или прибавить себе годика два?..
Так не думают двенадцатилетние мальчики, всю жизнь проведшие под опекой родителей. Отец и мать — защита от тягот мира. Они всё сделают, что ни попросишь. Помогут, когда станет трудно или не захочется чем-нибудь заниматься. Обеспечат необходимым. Позволят излишнюю роскошь. Всё — для единственного дитяти! Нет забот в этом возрасте. Сделал уроки и гуляй. Свобода!
Всё перемешалось у меня в голове. Я — двенадцатилетний, сидящий сейчас на уроке. Я — теперешний, монтажник реперных маяков. Мои мысли и воспоминания о том, каким я был тогда.
Наверняка, стороннему наблюдателю человек, сидящий в скутере и что-то высматривающий в окне школы, показался бы если и не подозрительным, то уж странным — точно. Но никто не окликал меня, не звал служителя порядка. Никому не было до меня дела? Или улицы поселка внезапно опустели?
Заломило в висках от невозможности охватить всё сразу и сосредоточиться.
Надо дистанцироваться от себя-маленького. Понять, что действительно думал тогда, а что пришло позже, но перемешалось, наслоившись на ранние воспоминания.
Нет, я тогда не хотел в космос. Это появилось чуть позже. И связано с одним нехорошим событием в моей жизни. В тот же день, когда вернулся из школы. А ведь я еще погулял. Поговорил с Пашкой. Сбегал с Лю Вэем на карьер, склоны которого быстро зарастали ползучками, а хризопразовые ласточки носились над водой и ныряли в тесные норки.
Я рванул скутер к земле и понесся к своему дому. Успеть бы. Увидеть родителей. И понять — что произошло.
Во дворе стоял сверкающий на солнце космический корабль. Никакой маскировки. Значит, похитители — не профессионалы. Тем трудней найти их. Помнится, они даже не выдвинули ни одного требования. Или мои родители были нужны им в качестве рабочей силы? Источника знаний? Носителей информации?
Охрана около шлюза отсутствовала. Значит, все в доме. Отключили сигнализацию, электричество и навесили экран белого шума. Их не меньше пяти — четверо против отца, один — против матери. И еще руководитель — шестеро.
В этот момент открылась входная дверь, и из дома вышли отец и мать, разрушая мои домыслы. Никто их не сопровождал. Никто не вышел встретить из корабля. Они не были связаны, закованы в наручники, снабжены «воротником смерти». Достаточно спокойно шли к кораблю, переговариваясь. Да, чувствовалась нервозность в их словах и интонациях, но не более того.