Цветок фикуса
Шрифт:
Михалыч шевелил губами, припоминая вчерашний разговор с секретаршей, как вдруг истерично зазвонил один из его знаменитых телефонов – допотопных громоздких аппаратов из кондового светло-бежевого пластика.
Он протянул руку, чувствуя, что ничего хорошего звонок не предвещает.
– Игорь Михайлович, – проговорил в трубке солидный, представительный голос Галины Филаретовны, – соединяю вас с Никулиным…
Оправдались худшие его ожидания: звонок пресс-секретаря Поздняковой мог означать неприятности, причем очень серьезные.
– Игорь, – раздался вальяжный голос поздняковского секретаря. – Мы тут подумали и решили, что не будем подавать иск. В сложившейся ситуации это будет как-то… некорректно, невежливо, что ли, по отношению к покойной… человек все-таки умер… трагически погиб, так что ворошить ее прах не стоит… даже если она была не права…
– Ну да… конечно… – вяло согласился Громыко.
Про себя он подумал, что Позднякова распорядилась отозвать иск, чтобы ее имя никак не связали с именем погибшей журналистки. Сейчас этим делом занимается милиция, да и пресса уделяет ему повышенное внимание, так что умная и осторожная Позднякова решила держаться подальше.
– Только вот что, – тянул свое Никулин, – я слышал, у нее там вроде какие-то отснятые материалы оставались. Так ты, Игорь, будь добр – все эти материалы передай мне. Не сочти за труд. И будем считать вопрос исчерпанным.
– Материалы? – переспросил Михалыч.
Почувствовав в его голосе настороженность, Никулин быстро продолжил:
– Ты меня понимаешь. Передашь мне материалы – и мы тебе поможем… в меру своих возможностей. Поможем все твои неприятности пригасить. С Серебровской, и вообще… ты ведь знаешь, возможности у нас большие. – Он сделал выразительную паузу и добавил: – Ну а если мы с тобой друг друга не поймем… ну, тогда, Игорь, придется тебе только на себя рассчитывать!
Угрожает, понял Громыко.
Возможности у Поздняковой действительно большие, и если с ней не договориться – страшно подумать, что будет! Может и налоговую службу натравить, а то и прокуратуру…
– Я все понял, – ответил он после секундной заминки.
– Так как насчет тех кассет?
– Считай, что они уже у тебя!
– Ну, вот и отлично! Я всегда говорил, что ты – вменяемый человек! Мне Ольга Васильевна сказала, что не уверена, а я ей сразу говорю: «Можете не сомневаться, Игорь Громыко – вменяемый человек! Он все поймет как надо!»
Никулин повесил трубку, а Михалыч все сидел, слушая короткие гудки.
Вменяемый-то он, может, и вменяемый, но кассеты пропали, а без кассет ему с Поздняковой никак не договориться.
Едва покинув кабинет Громовой, Тарханов набрал на мобильном телефон своего секретаря и торопливо произнес:
– Александра, перенеси встречу с Парамоновым на завтра. Я еще задержусь у следователя…
Сам же он поехал именно в тот район, где его увидел хромой склочник, – на улицу Некрасова.
Подъехав к дому, расположенному в двух кварталах от кукольного театра, он набрал на домофоне номер семнадцать.
Через несколько секунд отозвался мелодичный женский голос:
– Это ты, мой кролик?
– Я, я! – подтвердил Тарханов, перехватив крайне неодобрительный взгляд проходившей мимо старухи.
– Это ты, Борис? – переспросили по домофону. – Разве мы с тобой на сегодня договаривались?
– А что – ты ждала какого-то другого кролика? – проговорил он. – Открой, мне очень нужно с тобой поговорить.
– Ладно, поднимайся! – послышалось через некоторое время.
Домофон щелкнул, дверь открылась, и Тарханов взлетел на третий этаж. Можно было бы сказать, что он взлетел на крыльях любви, но на этот раз им владело совершенно другое чувство.
Дверь уже была открыта, и на пороге его поджидала невысокая хрупкая девушка в коротком и очень открытом синем платьице, перехваченном широким поясом. Пышные рыже-каштановые волосы были забраны вверх, открывая розовые маленькие ушки, в которых сверкали крошечные бриллиантики.
Несмотря на ужасный день и на свое состояние после допроса у сурового следователя Громовой, Борис Тарханов невольно девушкой залюбовался. Тонкие черты лица, чуть вздернутый носик, полные розовые губы…
Однако выражение лица этой девушки не предвещало ничего хорошего. Синие глаза потемнели, как море перед бурей.
– Мы, кажется, договорились, что ты будешь предварительно звонить! – проговорила она, оглядывая гостя с ног до головы.
Губы ее некрасиво скривились, глаза сощурились и уже не казались такими большими. Тарханов тряхнул головой, все очарование пропало.
– Борис! – строго сказала она. – Я не потерплю такого обращения…
– Алина, – перебил ее Тарханов, – ты должна мне помочь!
– С каких это пор слабая девушка должна помогать сильному и самостоятельному мужчине?
Она отступила в прихожую, с неудовольствием покосившись на еще одну дверь на площадке. Тарханов протиснулся следом. Он довольно часто в последнее время бывал в этой квартире и сейчас сообразил, что в прихожей что-то не так. Он оглянулся и повел носом. От Алины пахло незнакомыми пряными духами, и еще в прихожей сегодня было убрано. На столике под зеркалом не валялись, как обычно, щетки, расчески, тюбики использованной губной помады и одна перчатка. Можно было спокойно шагнуть, не опасаясь, что наступишь на туфельку или домашнюю тапочку с помпоном.
Он бросил взгляд на вешалку, которая сегодня была пуста, как будто Алина ожидала, что придет солидный гость, и заранее готовила плечики под дорогое пальто или куртку. Из кухни тянуло запахом свежемолотого кофе, там тоже был полный порядок – стол накрыт, и даже салфетки не забыла положить.
Его она принимала попроще – иной раз прямо в халате и тех самых тапочках с помпонами на босу ногу. И кофе после всего варил он сам, чертыхаясь, разыскивая чистые чашки.
– Может быть, ты соизволишь наконец объяснить, для чего ворвался ко мне без звонка и предварительной договоренности? – Голос у Алины дрогнул, и она скосила глаза на хорошенькие золотые часики, которые он подарил ей на прошлое Рождество.