Цветок моего сердца. Древний Египет, эпоха Рамсеса II
Шрифт:
“Но ведь ты же замужем…” - чуть не сказал Хепри, но промолчал. Что тут говорить? Все понятно.
Но разве можно что-нибудь сделать? Это Маат.
Госпожа принадлежит господину, и только так и должно быть. И как бы то ни было, думать о том, чтобы слить свою поганую кровь с кровью Меритамон – невозможно.
“Это уже сделано, - вдруг подумал Хепри. – Мы уже проникли в лоно этой благороднейшей семьи и осквернили его своим семенем”.
Он грустно улыбнулся потерянно стоящей Меритамон и, повернувшись, зашагал прочь. Его одолевали такие чувства, что он не
========== Глава 58 ==========
Неб-Амон уже давно чувствовал недомогание, в котором никому не признавался – его изможденный вид приписывали только скорби. Его часто одолевала слабость и сонливость – и именно тогда, когда это было просто недопустимо. Во время обрядов или бесед с его величеством или важными господами, о важнейших делах государства. Только стойкость, воспитанная всею жизнью верховного жреца, позволяла не выказывать этого, как и болей, которые временами пронзали его тело; хотя того, как он бледнеет и истекает потом даже в прохладе, люди не могли не замечать.
Однажды его близкий друг Тотмес, третий хему нечер и скорбящий по единственной дочери отец, позволил себе обтереть платком влажную шею своего господина и друга и сказал, что восхищается выдержкой Неб-Амона – ведь тому, должно быть, уже тяжело справляться со своими священными обязанностями…
Неб-Амон посмотрел Тотмесу в глаза и прочитал то, чего и ожидал. Тотмес хотел, чтобы Неб-Амона низложили - чтобы самому занять его почетнейшее место, пока этого не сделает сын великого ясновидца.
И Тотмес так и не простил Неб-Амону, что благочестивейшая Неферу-Ра, его единственное дитя, умерла от брака с его сыном…
Неб-Амон всегда знал, что окружен хищными зверями, которые только и ждут его слабости; но перенести удар от Тотмеса было особенно тяжело. Но он перенес. Улыбнувшись, верховный жрец поблагодарил друга за заботу и покинул храм, всерьез задумавшись о своей болезни – он догадывался, что это такое. Это были те же демоны, что убили его жену, прекрасную Ка-Нейт, и теперь они перекинулись и на него.
Может быть, он заразился еще много лет назад, только до сих пор боги и крепкое здоровье помогали Неб-Амону оставаться сильным. Но сейчас ему шестьдесят лет. Он знал и прежде, что ему осталось уже недолго, но теперь… теперь…
Впервые этот могущественный человек почувствовал, что значит быть обреченным. Он слишком хорошо знал, что от болезни, которая поразила его, нет средств – он боролся с этой болезнью, гнездившейся в теле его возлюбленной, многие годы, и тогда он был сильнее, чем сейчас. И Ка-Нейт была намного моложе, чем он теперь: ведь ей было только тридцать четыре года, когда она умерла.
Неб-Амон уже не так любил жизнь, как в молодости – нет, в нем уже давно, со смертью жены, угасли желания, и остались только скорбь и долг. И скорбь его все умножалась – вместо утешения его единственный сын преподнес отцу позор, вынудил поселить в доме мерзкую преступницу, и… и Неб-Амон
Как горячи были его страсти, и сколько сил требовалось, чтобы их смирять…
Юность Неб-Амона была чиста – великий ясновидец знал, что этим могут похвалиться немногие господа. Но он и не хвалился. Он знал, что таков долг жреца, который хочет быть достойным своего имени. У Неб-Амона действительно никогда не было женщин, кроме суровой Мут-Неджем, на которой он женился в семнадцатилетнем возрасте, и последней, самой любимой. Той, которую он считал своей единственной.
Аменемхет оказался другим.
Может быть, Неб-Амона просто уберегла судьба – он не встретил в самые горячие годы такой соблазнительной женщины, как эта. Аменемхет же встретил испытание себе не по силам.
Неб-Амон надеялся, что женитьбой на хорошей женщине сможет отвлечь сына, вернуть его на праведный путь; но знал не хуже Аменемхета, что до конца тот не освободится и не очистится никогда. Ребенок и наследник – не пустяк. Первая любовница – не пустяк, хотя для многих знатных людей все иначе, они не считают своих любовниц и не так внимательны к последствиям своей любви.
Но Неб-Амон и его дети – другое дело. Предстояние богам налагает особые обязательства, самые трудные из всех.
В этот день великий ясновидец вернулся домой раньше обычного, на носилках – хотя очень не хотел дряхлеть; однако сейчас вынужден был смириться. Путешествие на носилках показалось ему не почетным, как всегда, а послаблением, сделанным больному…
Неб-Амон вошел и рассеянно принял заботы слуг. Они его любили, почитали и боялись. Он опасался, что скоро все это кончится – когда люди дома поймут, что делается с их господином.
Вымывшись и сменив церемониальное платье на широкое белое домашнее одеяние – похожее на то, что когда-то носила в болезни Ка-Нейт - жрец прошел к себе и лег на свое давно одинокое ложе. Он почему-то ждал детей. Нет, не ждал. Меритамон вернулась домой к мужу, как все хотели от нее, а Аменемхет…
Он только рад не видеть отца и ничего не знать о нем. Прелюбодей. Он радуется сейчас, но потом пожнет плоды своего нечестия.
Хотя Неб-Амон и не хотел, чтобы дети видели его – обессиленного болезнью. Свою опору, своего родителя, которого они считали неподвластным никаким враждебным силам.
Великий ясновидец уснул, и увидел смеющееся, торжествующее лицо своей бывшей служанки – Тамит, дочери семдет Ахетху.
Женщина была обнажена. В одной руке Тамит держала его собственное сердце, а в другой – сердце его единственного сына. Вот она стиснула оба сердца в кулаке, и из них побежала кровь. Тамит воздела окровавленные руки – как жрец после жертвоприношения – и захохотала, запрокинув голову, а Неб-Амон закричал, хватаясь за дыру в своей груди…
Он с криком сел в постели, провел руками по своей мокрой от пота груди – почти удивившись тому, что она цела. Голову охватила боль, и от стона, вырвавшегося у него, стало еще больнее.