Цветок на ветру

Пембертон Маргарет

– Да. Они из Шаньфу. В городе есть несколько миссий и большая больница, а большинство населения – христиане.

Где-то пронзительно закричал ребенок.

– И все ушли? – недоверчиво допытывалась она.

– Все, кто может ходить, – подтвердил Льюис тоном, от которого у нее мороз прошел по коже. В больнице наверняка остались лежачие пациенты. Женщины и дети.

Оливия слегка покачнулась. Льюис бросил на нее обеспокоенный взгляд.

Ей выпал тяжелый, кошмарный день. Не жалуясь и не сетуя, она прошла несколько миль по бездорожью и, должно быть, совсем измучена,

хотя виду не показывает.

Оливия была не слишком высока: пять футов два или три дюйма, а с распущенными темными волосами и в грубом туземном платье выглядела настоящей китаянкой. Он ощущал чистый запах ее волос, видел тонкий профиль и испытывал давно забытую потребность защитить и охранять. И сознание этого наполнило его глубочайшим беспокойством.

Синклер поспешно отвел глаза и тут же услышал резкий голос леди Гленкарти:

– Доктор Синклер, будьте так добры уведомить того крестьянина впереди, что нам нужна его тележка.

Упомянутый крестьянин, устало толкавший тележку, в которой сидели его жена и ребенок, опасливо оглянулся и ускорил шаг.

– Ради всего святого, остановите его! – взвизгнула леди Гленкарти. – Я отказываюсь ехать на этом злосчастном животном! Потребуйте, чтобы он отдал тележку!

– И позволил жене и ребенку идти пешком? – уничтожающе бросил Льюис.

– Крестьяне привыкли много ходить, – отрезала леди Гленкарти, подводя пони к крестьянину и нагибаясь, чтобы схватить его за плечо.

Тот злобно взвыл и увернулся, едва не сбив ее.

– Стоять! – завопила леди Гленкарти, сверкая глазами. Грудь ее тяжело вздымалась. Усмиренный крестьянин выполнил приказание, и леди Гленкарти с победным видом, скатилась с пони и промаршировала к тележке. Но тут Синклер широким шагом устремился к ним и, вцепившись в руку леди Гленкарти, повернул ее лицом к себе. Лицо его исказилось таким бешенством, что даже сэр Уильям попятился.

– Вы не имеете права распоряжаться тележками, ни этой, ни вообще никакой! – прошипел Синклер. – Немедленно садитесь на пони или идите пешком!

Леди Гленкарти безуспешно пыталась вырваться.

– Как вы смеете говорить со мной подобным тонем? – взвилась она, но в голосе не звучало привычной властности, Да и выглядела она довольно жалко. – Немедленно извинитесь! Сэр Уильям, потребуйте, чтобы он извинился.

– Доктор Синклер совершенно прав! – сухо заявил сэр Уильям. – В тележке мы все не поместимся, так что нам придется разделиться, а это очень опасно. Кроме того, женщина и ребенок выглядят настолько слабыми, что просто не смогут идти.

– Но есть и другие тележки! Много тележек! – упорствовала леди Гленкарти. Крестьянин, сообразив, что получил отсрочку приговора, снова пустился бегом.

– И все они не наши, – категорично заявил сэр Уильям. – Я не настолько низко пал, чтобы лишать женщин и детей их единственного имущества. Садитесь на пони, Кларисса, и в путь!

Леди Гленкарти злобно покосилась на него и, вырвавшись от Льюиса, промаршировала обратно. Но, усевшись на пони, так яростно вонзила каблуки в бока, что тот обиделся на подобное обращение и, раздраженный непривычной

тяжестью, протестующе фыркнул и бросился вперед. При этом он сбил с ног Оливию. Та упала, ударившись об утоптанную землю с такой силой, что не сразу смогла дышать. Словно сквозь вату до нее донеслись яростные проклятия Синклера. Он очутился рядом, встал на колени, приподнял ее за плечи и с поразившей ее глубиной чувств прошептал:

– Вы не ранены?

Оливия качнула головой, и он, осторожно ее приподняв, положил ее голову себе на грудь. Она ощутила все тот же слабый аромат одеколона, который шел от его одежды… неопределенный запах мужчины, от которого сердце безумно заколотилось чуть ли не в горле. Даже Филипп не обнимал ее так нежно.

Покраснев, она попыталась отстраниться. Но он легко ее удержал.

– Не двигайтесь. У вас идет кровь. – Держа Оливию так близко, что ее волосы касались его щеки, он прижал платок к ее виску. Она затрепетала.

– Это всего лишь царапина, совсем неглубокая.

Пряди шелковистых волос беспорядочно разметались по ее плечам, лаская его руки. Неожиданно возникло ощущение, что он держит в объятиях Жемчужную Луну. Жемчужную Луну, сладостную, покорную, с гибким горячим телом.

Терзаемый мукой скорби и желания, он впился пальцами в мягкую кожу. Прижал губы к ее волосам.

Оливия хотела крикнуть, но с губ не сорвалось ни звука. Ее охватило странное, безумное, первобытное чувство, лишившее рассудка. Хотелось прижиматься к нему все теснее, обвить руками шею, ощутить прикосновение губ к своим щекам, рту, груди…

– Она не покалечилась? – спросил дядя, голос которого донесся словно из другой жизни. Другого мира.

– Оливия! О мое дорогое дитя! – охала тетка, неуклюже сползая с лошади.

Руки, обнимавшие ее, застыли. Оливия. Не Жемчужная Луна. Оливия, почти незнакомая девушка. Он отпустил ее так резко, что Оливия застонала. Глаза его больше не пылали огнем. Исчезла нежность.

– Если хотим добраться до Пекина к утру, нужно спешить, – холодно бросил он, отворачиваясь. Сэр Уильям помог племяннице подняться. Голова кружилась, Оливия едва держалась на ногах. Прижав к виску платок, она смотрела вслед Синклеру. Сердце по-прежнему бешено колотилось. Кровь стучала в висках.

Глава 3

– Оливия, дорогая, как ты? – сочувственно спросила тетка, отряхивая пыль с ее костюма затянутой в перчатку рукой.

– Все хорошо, тетя Легация, – дрожащим голосом ответила Оливия.

– Может, сядешь на лошадь мистера Синклера? – великодушно предложила Летиция Харленд, – Хотя бы ненадолго.

– Нет, спасибо тетя, это ни к чему.

Ее чувства были в таком смятении, что она не могла в них разобраться. Долго ли он прижимал ее к груди?

Оливия покачала головой, пытаясь призвать на помощь здравый смысл. Казалось, прошла целая вечность. На самом же деле всего несколько секунд. Самое большее минута. Но тело воспламенилось бесстыдным желанием, потрясшим ее до глубины души. Губы Синклера прикасались к ее волосам, пальцы обжигали кожу, и она не отстранилась! Даже не крикнула!