Цветы и железо
Шрифт:
— Перед экзекуцией [8] во рву в прошлом году Муркин лично обыскивал евреев. Все ценности он складывал в особый чемодан. Естественно, что вещи у них были, мы оповестили, что переселяем их в другое место, одежду и ценные предметы можно забирать с собой. Когда из оцепления вернулся начальник полиции, городской голова сам предложил ему некоторые золотые вещи. Начальник полиции уже тогда догадался, что голова сумел упрятать самое ценное в свои вместительные карманы. С тех пор он был зол на Муркина и часто поносил
8
На фашистском языке означало расстрел.
— Не сбежит твой начальник полиции?
— Куда, Гельмут? Он еще хочет жить! У партизан ему обеспечена пуля, а у нас в худшем случае тюремное заключение. Я ему гарантировал, что судить мы его не будем, если он сдаст все золото и драгоценные камни.
— Кого ты намечаешь городским головой? Может, назначить твоего профессора селекции?
— Нет, не подойдет, — возразил Хельман. — Стар и слаб. Слез не переносит. Для такого дела надо искать другого человека. Профессор сейчас готовится к тому, чтобы выращивать под Шелонском картошку и овощи. Я получил приказание обеспечить прибывающую дивизию картошкой и овощами.
— Найдешь кандидатуру — пришли все документы. Я вызову к себе.
— Хорошо.
— Мы тут, Ганс, охотимся за советскими агентами. Эггерт несколько раз шел по их следам, и всякий раз агенты ускользали. Возможно, что это провокация партизан. Но я склонен предполагать, что это были советские лазутчики.
— Чем я могу быть полезен, Гельмут?
— Переговори со своими осведомителями, более надежными людьми. Пусть они почаще ходят в лес. Эггерт кое-что уточнил. Например, один из агентов прямо-таки пережевывает окурки во время передач. Один ходит в подшитых валенках, а другой в новых. Новые валенки черного цвета, это установлено по волоскам, оставшимся на следах.
— Такое поручение я своим людям дам. Пообещаю высокую награду.
— Да, денег мы не жалеем!.. Кстати, если русские узнают о предстоящем прибытии в Шелонск дивизии СС, они усилят разведывательную деятельность. Все подготовительные работы надо вести в строжайшей тайне.
— Я так и делаю, Гельмут.
В дверь постучали. Просили коменданта. Хельман вышел и вернулся минут через пять. Позади него плелся полицай, краснощекий мужчина лет сорока, в шубе, с зеленой повязкой на рукаве.
— Гельмут, он принес странное сообщение, — сказал по-немецки Хельман. — Он вел наблюдение. Представляешь: взял на подозрение кулака Поленова. Факт заслуживает внимания.
— Да? Я мало верю твоему полицаю! Каков поп, таков и приход, как говорят русские. Каков начальник полиции, таковы и полицаи. Я его допрошу у себя, потом зайду к тебе. Ты не собираешься отлучаться?
— Нет, до обеда я буду здесь. После обеда надо отправить гроб. Звонили, что специальный вагон утром уже был в Низовой, скоро прибудет в Шелонск.
— Тогда жди.
«Хотя бы Поленов провалился! — не без злорадства думал Хельман после ухода Мизеля. — Это будет удар по самолюбию Гельмута!»
Еще не рассвело, когда в дом Поленова постучали. Барабанили очень сильно. Никита Иванович вскочил с кровати и подбежал к Тане.
— Слышишь? — шепотом спросил он.
— Слышу, — неохотно, спросонья проговорила она.
— Кто бы это мог быть?
— Наверное, от Огнева…
— Партизаны так не барабанят!..
Стук в дверь не прекращался. Никита Иванович набросил на плечи шубу, надел шапку, сунул ноги в валенки.
— Ну, я пошел, Танюшка, — сказал он, открывая дверь.
Когда дверь захлопнулась, Тане вдруг захотелось плакать. «Бедный Никита Иванович! — думала она, натягивая платье на голову и вытирая им выступившие на глазах слезы. — Бедный, он ведь ничего не знает». Для нее это был только Поленов, и она не хотела знать никакого Шубина Алексея Осиповича. Никита Иванович для нее дороже: с ним она начала свой путь, с ним и закончит… Закончит… но как? Может, и себя, и Никиту Ивановича поставила под удар? Может, и не надо было этого делать?
В комнату вошли трое: два солдата, один пожилой, другой совсем мальчишка, третий был в пальто с облезлым каракулевым воротником.
— Вашего отца пригласил к себе штурмбаннфюрер Мизель по важному делу, — сказал мужчина в пальто, оказавшийся переводчиком. — Мы должны все осмотреть.
— Это обыск? — стараясь быть спокойной, спросила Таня.
— Профилактический осмотр помещения… Видите ли, у нас есть данные, что большевики при уходе из Шелонска оставили в этом доме кое-что важное.
— Тогда и я буду помогать! — беспечно произнесла Таня.
— Нет. Вы будете со мной. Можно приступать, — сказал переводчик по-немецки солдатам.
Они сняли шинели, повесили автоматы на мундиры и начали осмотр. Немцы долго копались в печке, под кроватью, в старом буфете и поломанном столе. «Обыск, самый настоящий обыск! — подумала Таня. — Неужели они узнали?»
…Издали наблюдала она, как Эггерт и Шарлотта уводили людей на казнь. Первое время они возвращались с автоматчиками. Потом стали задерживаться в крайнем доме. Ярость в ней накипала… А тут избиение Сашка: плетка в руках Шарлотты, кровь на щеке друга… И новость, принесенная Никитой Ивановичем: в родном городе Тани целую неделю орудовал Эггерт, — это он совершал казни и истязал людей. Может, и подружку Клаву — сестру Сашка — вешал он после надругательств и пыток… А недалеко от дома, под мостом, спрятан пистолет, полученный от Калачникова. Она, Таня, так хорошо стреляет!..
— Барышня чем-то озабочена? — спросил переводчик. — О чем можно так напряженно думать в ваши годы?
— Я не выспалась, вы меня не вовремя разбудили, — ответила Таня; голос у нее хрипловатый, будто и взаправду она недоспала.
— Это не так существенно! — подмигнул переводчик. — В вашем возрасте надо меньше спать, чтобы не испортить фигуру и быть всегда грациозной.
— За это я не опасаюсь, — ответила Таня, — в нашем роду все были стройными.