Цветы на чердаке
Шрифт:
— Можно мы польем мисс Амариллис? Как ты думаешь, она хочет пить? — интересовались они у меня.
Все, что нам принадлежало, одушевленное или неодушевленное, должно было носить имя, и Амариллис не избежала этой участи, тем более, что она, как-никак, была живым существом. Ни Кори, ни Кэрри никогда не пытались сами отнести цветок на чердак, где солнечный свет ненадолго задерживался в окнах: горшок был слишком тяжелым. В мои обязанности входило выносить Амариллис по утрам, а Крис приносил ее обратно. И каждый вечер мы по очереди вычеркивали прошедший день в календаре жирным красным крестом. Прошло сто дней.
За окном все время лил холодный дождь, и в стекла бились сильные порывы ветра. Иногда по утрам все застилала густая пелена тумана,
В один из таких дождливых дней мама, тяжело дыша, вошла в комнату, неся с собой коробку с украшениями на День Благодарения. Среди них была ярко-желтая скатерть на стол и оранжевые салфетки с красивой каемкой.
— Завтра у нас будет ранний обед, и мы ждем гостей, объяснила она, бросая коробку на кровать, которая была ближе к входной двери, и делая движение, чтобы повернуться и уйти. — Будут приготовлены две индейки — одна для нас, другая — для прислуги. Но это будет слишком поздно, и бабушка не сможет положить ее в вашу корзину Но не думайте, что я собираюсь допустить, чтобы мои дети остались без праздничного пиршества. Так или иначе я найду способ незаметно принести вам немного горячего и понемного от всех блюд, которые будут подавать на стол. Скорее всего я торжественно объявлю, что сама буду прислуживать своему отцу, и пока я буду готовить ему поднос, я попытаюсь сообразить что-нибудь и для вас. Ждите меня завтра около часу дня.
Быстро, как ветер, она прибежала и умчалась из нашей комнаты, оставив после себя радостные ожидания настоящего, большого пиршества на День Благодарения.
— Что такое Благодарение? — спросила Кэрри.
— Это когда ты молишься перед едой и говоришь Богу спасибо за посланную пишу, — ответил Кори.
В чем-то он был прав. И коли уж он добровольно взялся объяснить что-то своей сестре, ничто не могло заставить меня лезть со своими поправками.
Пока близнецы, удобно устроившись на коленях у Криса в одном из вместительных кресел, выслушивали подробный рассказ об истории Дня Благодарения, я взяла на себя роль хаусфрау, довольная предоставившейся возможностью украсить комнату и накрыть праздничный стол. Под каждую тарелку я постелила по салфетке, на которой была изображена индейка с развернутым веером хвостом, переходящим в своего рода желто-оранжнсвый плюмаж из гофрированной бумаги. Я развернула их и, положив на стол, написала на каждой наши имена. Кроме того в нашем распоряжении было несколько свечей, две из которых были сделаны в форме тыквы, две изображали первых колонистов, две — их жен и две — индейцев, но ничто не могло заставить меня зажечь такие красивые свечи и смотреть, как они превращаются в лужи стеарина. Вместо них я решила использовать обыкновенные, эти, дорогие, сохранить на следующий праздник Благодарения, когда мы выйдет отсюда на свободу. На полке над нашим обеденным столом хранились ложки и вилки, которые я каждый раз после еды мыла в пластиковом тазике. Крис обыкновенно вытирал посуду и вставлял ее в специальные прорезиненные пазы, которыми была оборудована полка.
Я аккуратно разложила на столе приборы, вилки — слева, ножи — справа, лезвием к тарелкам, и рядом с ножами — ложки. Посуда была сделана из фарфора фирмы «Леконс» с голубой каемкой и позолотой достаточно высокой пробы, обозначенной внизу на каждой тарелке. Мама объяснила нам, что это старый обеденный сервиз, пропажи которого не заметили слуги, и еще у нас были хрустальные фужеры на тонких ножках. Накрыв стол, я не могла не бросить удовлетворенный взгляд на свое искусство и сделала несколько шагов назад. Нам не хватало только живых цветов. Мама, вероятно, забыла о них.
Время, назначенное ей нам, давно прошло, но она все не появлялась. Кэрри начала громко капризничать.
— Пора есть ленч, Кэти.
— Потерпи. Мама собирается принести нам праздничное горячее блюдо — индейку и гарнир. Это будет обед, а не ленч.
— Мой авторитетный монолог домашней хозяйки возымел действие, по крайней мере на некоторое время, и я, устроившись поудобнее на кровати, принялась за чтение романа «Лорна Дун».
— Кэти, у меня уже сосет под ложечкой, — сказал Кори, возвращая меня в современность из семнадцатого века.
Крис был всецело поглощен «Записками о Шерлоке Холмсе», где разгадка, как всегда, крылась в самом конце каждого рассказа. Было бы прекрасно, если бы близнецы могли перебивать свой аппетит чтением, особенно если учесть вместимость их желудков — не больше двух унций.
— Съешь немного изюма, Кори.
— Там больше нету.
— Где там? Правильно сказать: «у нас больше нет изюма», или «изюма больше нет».
— Там больше нету, честное слово.
— Съешь арахисовых орехов.
— Их тоже нет. Правильно я сказал?
— Да, — вздохнула я. — Съешь крекер.
— Кэрри только что съела последний.
— Кэрри, почему ты не поделилась со своим братом?
— Он нисколечко их не хотел.
Два часа. Теперь мы все окончательно проголодались. Наши желудки привыкли к пунктуальному приему пищи в двенадцать часов. Что могло так задержать маму? Может быть она собиралась сначала поесть сама, а потом принести нам наш обед? Но она ничего такого не говорила.
Около трех часов мама, наконец, вбежала в комнату с громадным серебряным подносом, заставленным закрытыми крышками тарелками. На ней было одето платье из светло-голубого джерси, а волосы убраны с лица и заколоты сзади серебряной булавкой, ниже затылка, почти на шее. Она была прекрасной, как богиня.
— Я знаю, вы проголодались, — немедленно начала извиняться она, — но отцу неожиданно пришло в голову есть вместе с нами в своем кресле на колесиках. — Она виновато улыбнулась. — Ты так красиво накрыла на стол, Кэти. Как раз так, как полагается. Извини, я забыла о цветах. У нас было десять гостей, и со всеми надо было поговорить. Каждый засыпал меня вопросами, преимущественно о том, где я так долго была, и, потом, вы не можете себе представить, как трудно было проникнуть в кладовую дворецкого, когда Джон не смотрел в мою сторону. Честное слово, мне казалось, что у него глаза на затылке. Наверное, никогда больше мне не приходилось так скакать взад и вперед. Гости, наверное, подумали, что я очень невежлива или просто дурочка, но, несмотря ни на что, мне удалось заполнить ваши блюда и спрятать их, вернуться обратно к столу и перекусить, после чего я сделала вид, что мне нужно высморкаться, и пошла в другую комнату. Я несколько раз звонила самой себе с собственного отдельного телефона у меня в спальне, причем мне приходилось менять голос. Хотелось принести вам тыквенный пирог уже нарезанным, но Джон разложил ломтики по отдельным блюдцам, так что я не могла ничего поделать: он обязательно заметил бы пропажу.
Послав нам воздушный поцелуй и второпях изобразив улыбку, она исчезла в дверном проеме.
Да, мы действительно осложняли ей жизнь, да еще как!
Одновременно подбежав к столу, мы принялись за еду.
Крис небрежно наклонил голову и произнес молитву, которая вряд ли могла произвести на Господа большое впечатление в этот день, когда в его ушах должны звучать более торжественные фразы:
— Спасибо тебе, Господи, за не вовремя поданный праздничный обед. Аминь!
Я внутренне улыбнулась. Это было вполне в стиле Криса. После молитвы он начал изображать хозяина, раскладывая еду по тарелкам, которые мы по очереди передавали ему. Мистеру Капризу и мадемуазель Разборчивости он положил по одному кусочку мяса и понемногу овощей, добавив к этому салат, выложенный в маленькой тарелочке в виде сложной геометрической фигуры. Средних размеров порция досталась мне, и, конечно, последняя, гигантская — самому гиганту мысли, которому необходимо было подпитывать свой титанический мозг.