Цветы на нашем пепле
Шрифт:
«Надеюсь, это хотя бы самки?.. – сквозь сон подумал Грег, но тут же, окончательно проснувшись, возмутился: – Этого мне еще не хватало! Зоофилия какая-то!»
– Ну-ка, брысь! – рявкнул он в темноту. Шелест крыльев взметнулся и исчез. Словно ничего и не было. Осторожно, боясь кого-нибудь ударить или придавить, Грег сел на циновке.
«Нет, это уж слишком! – решил он. – Надо сразу правильно себя поставить. До каких пор эта проклятая бабочка будет считать, что вправе решать за меня все, вплоть до тонкостей моей личной жизни?»
Грег поднялся и решительно выбрался наружу. Ночь была
– Эй, ты! – крикнул Грег в темноту.
– Слушаю тебя… – Голос Лабастьера слегка помедлил и закончил: – …Человек.
– Вот именно! Человек! Я – человек, и я свободен! Я – не животное из твоего зверинца. Впредь спроси, насекомое, хочу я чего-то или не хочу, а потом уже делай это! И не смей вторгаться в мою личную жизнь! Ты понял, что я имею в виду или нет?
Лабастьер снова помедлил, а затем произнес с нарочитой отчетливостью:
– Я понял лишь то, что ты не совсем осознаешь, в каком положении ты находишься.
– То есть? Ну, и в каком?
– Ты – мой гость, но ты и мой пленник.
– Ничего нового я не услышал, – заявил Грег. – Я прекрасно понимаю свое положение. Только не забывай: это мы вас сделали!
– Но не ты лично. Я спас тебя от гибели, но если понадобится, я без труда и сомнений лишу тебя жизни.
– Это не так просто, как тебе кажется!
– Да?.. – отозвался Лабастьер.
И тут же знакомая уже, но забытая волна боли судорожной молнией прокатилась по телу Грега от горла до самых кончиков ног. Согнувшись, он непроизвольно захрипел, а потом, не в силах устоять на ногах, опустился на землю.
– Я отец своим подданным, – сказал император. – Ты обидел наших девушек. Они готовились к этой ночи годы. Ты наказан за строптивость.
Боль отхлынула. Минуты две Грег приходил в сознание. Потом прошептал:
– Ладно. Спокойной ночи.
Еще минут пять он, сидя на пороге и привалившись спиной к краю проема, разглядывал огромные незнакомые звезды в черном небе. Затем он уполз внутрь, на свою циновку.
Больше этой ночью его не беспокоил никто. Прежде чем уснуть, Грег подумал о том, стоил ли его гордый отказ от эротических услуг самок ураний перенесенной боли. В конце концов, в чужой монастырь со своим уставом не ходят… Наверное, нужно учиться быть дипломатом. Да, он не дипломат, а биолог, черт побери!.. Но если он хочет помочь себе и остальным членам экипажа, то есть, всему тому, чем является сегодня человечество, ему придется учиться.
4
Всякий может однажды уйти, уйти,
Всякий может забыть свой дом.
Жил Охотник, который сумел почти
Это сделать, но перед сном
Он всегда говорил: «О, мой дом, прости»,
Говорил про себя, притом.
Позавтракав порцией какой-то новой бурды и хлебнув «напитка бескрылых», Грег вышел из пластиковой хибары и сообщил Лабастьеру о своем желании умыться. А потом, сказал он, ему бы хотелось познакомиться с культурой всех трех
– По поводу умывания есть два варианта, – ответил Лабастьер. – Первый вариант: мои подданные доставят сюда несколько сосудов с водой, и ты умоешься здесь, на площади. Мы предусмотрели это. Второй вариант: завтра, когда мы отправимся в столицу махаон, по пути нам встретится несколько открытых водоемов, и ты сможешь искупаться там.
– А сами урании когда-нибудь моются?
– Да, конечно. Когда дома достигают зрелости, они перестают питаться из почвы, и их сок становится просто водой. Она слабо сочится в стенах, и через специальные отверстия урании берут ее, чтобы умыться или утолить жажду. Но и купание в водоемах – одно из любимых развлечений ураний.
– А крылья?
– Да, некоторое время после купания бабочка лишена возможности летать, но когда крылья высыхают, она вновь обретает эту способность. Бабочки купаются, если рядом нет врага и если некуда спешить.
– О’кей, – сказал Грег. – Я бы хотел использовать обе возможности: слегка умыться сейчас, а завтра искупаться по дороге.
– Воду скоро доставят тебе, – заверил Лабастьер.
– А как насчет книг?
– Здесь есть некоторая сложность, – ответил император. – В полном смысле того, что вы называете «книгами», у бабочек нет. У ураний не было никогда, а у маака и махаон они были в глубокой древности. Причем у махаон это была одна-единственная книга – «Книга стабильности». Но ни у тех, ни у других книги не содержали иллюстраций, а лишь текстовую информацию. Ни живописи, ни кинематографа наша цивилизация не знает, так как на достаточно ранней стадии ее развития мы освоили более совершенный вид передачи информации. Это мнемотехнология – способ консервации и передачи мыслеобразов посредством мнемофильмов. А теперь, давно уже, и древняя текстовая информация, как исторический раритет, содержится в определенном формате только на мнемоносителях.
Грег кивнул. Мудрено, но понять можно.
– А я мог бы посмотреть то, что вы называете мнемофильмами?
– Мне нравится общаться с тобой, – заметил император. – Мы очень часто думаем похоже. Я исследовал этот вопрос. Наши нервные системы почти одинаковы, и, наверное, ты мог бы стать субъектом мнемотехнологий. Но бабочку этому учат с самого раннего детства, одновременно с тем, как ее учат ходить, летать и говорить. И считается, что чем позднее начать эти занятия, тем труднее ей дастся это искусство. Были случаи, что по тем или иным причинам бабочка вовремя не получала нужных навыков и оставались «мнемоглухой» на всю жизнь.
– Ясно. Но, может, все-таки попробовать?
– Я был готов к этому вопросу. Мы подготовили для тебя адаптированный вариант мнемопроектора, и скоро его доставят сюда.
Пока они разговаривали, стайки бабочек доставили к входу в жилище Грега шесть сосудов. Можно было помыться. Правда, прямо скажем, довольно относительно. В каждом сосуде было не больше литра воды, а что такое мыло, шампунь, полотенце, зубная паста и щетка, бабочкам объяснять было явно бессмысленно. Не говоря уж о бритвенном приборе. Но спасибо и на том.