Цветы Сливы в Золотой Вазе или Цзинь, Пин, Мэй

Автор неизвестен

Гуйцзе подхватила на мотив «Застряла в решетке южная ветка»:

Уж месяц горит за окошком, Я слезы глотаю тайком. Мы вместе-то были немножко, Но чувство мое велико.

У Иньэр запела на мотив «Пахнет ветка корицы»:

Легковесен, как ивовый цвет, Его ветер беспечный кружит. Он с улыбкой мне лгал столько лет, Я ж служила ему от души.

На мотив «Овечка с горного склона» запела Хань Юйчуань:

Нефрит ты мой твёрдый. Я — нежная яшма. Под пологом ражих причуд торжество. В руках второсортных забыл ласки наши, кудрей моих крону — под скудной листвой. Забыл, что я краше, забыл, что я — яшма, ты обезображен — булыжником стал… Растаять мне страшно в солёных потоках. Тебя — как глоток бы сожженным устам.

Дун Цзяоэр запела на мотив «Золотые письмена»:

Мой платок в слезах промок. Запад – я, а ты – восток. Посреди бурлит поток.

Ли Гуйцзе запела на мотив «Лечу на облаке»:

Я тушь любовью размочу, Письмом сама к тебе лечу, Я трону сердце гордеца, Не будет радости конца!

У Иньэр запела на мотив «Воды реки»:

Что благовонья возжигать — сама я тлею, как сандал. Что шёлком полог вышивать — иглой в моих сосудах стал любимый. Оскудела кровь, погибель не прощу ему! Чу! – иволги трезвонят вновь… Я шторы лучше подниму.

Хань Юйчуань запела на мотив вступления к «Подведенным бровям»:

Помню теплые слова, Жаркий шепот на подушке… Нынче – словно лед сковал – Ты ушел к другой подружке.

На мотив «Туфелек алый узор» запела Дун Цзяоэр:

Один улетел на восток, На запад другого умчало. Мечусь, будто утлый челнок, Ищу в бурном море причала. Ли Гуйцзе запела на мотив «Резвится дитя»: Чье ложе тебя увлекло расписное? Одна я, и слезы морскою волною. Сгорела свеча, – ты забыл свой обет, Дух Моря оставит во храме мой след [1].

У Иньэр запела на мотив «У туалетного столика»:

С кем разопью кувшин вина? Я, как пустой кувшин, сама, Любимым выпита до дна И брошена без сожаленья. Мы из далеких звездных сфер, Мы Орион и Люцифер [2]— Восток и Запад, жизнь и смерть, — Всё разобщат перерожденьях. Жасмина куст давно пожух, А я все брови подвожу, Себя на пудру извожу И жду небесного явленья.

На мотив «Застряла в решетке южная ветка» запела Хань Юйчуань:

Терзал то один, то другой. Но ветер развеял туманы, И ночь осветилась луной, Мне снял поясок мой желанный… Так кто ж виноват, дорогой? Я — с теми была, ты — с другой.

Заключительную арию пропела Ли Гуйцзе:

Туфли — вышитые крошки Увидал я ненароком, И, припав к изящным ножкам, Кончил жизнь свою до срока.

Пение кончилось, и Симэнь одарил Хань Юйчуань и Дун Цзяоэр серебром. Певицы откланялись и направились домой, а Ли Гуйцзе и У Иньэр остались ночевать.

Вдруг спереди донесся шум. Послышались голоса Дайаня и Циньтуна, которые схватили служанку Ли Цзяоэр, Сяхуа.

– Только проводили мы певиц, – докладывали они Симэню, – идем с фонарями в конюшню лошадям сена задать. Глядим: за стойлом кто-то прячется. Испугались даже. А это, оказывается, Сяхуа, служанка матушки Второй. Чего тут делаешь, спрашиваем, а она молчит.

– Где она, рабское отродье? – спросил Симэнь. – Приведите!

Хозяин вышел в коридор перед гостиной и уселся в кресло. К нему привели служанку и, скрутив руки, поставили на колени.

– Что ты делала в конюшне? – допрашивал ее Симэнь.

Сяхуа молчала.

– Я ж тебя туда не посылала! – вставила стоявшая рядом Ли Цзяоэр. – К чему тебя в конюшню понесло, а?

Сяхуа дрожала со страху. Симэнь, желая дознаться в чем дело, велел слугам обыскать Сяхуа. Она запротивилась, и Циньтун повалил ее на пол. Вдруг около пояса что-то сверкнуло и послышался стук упавшего предмета.

– Что такое? – спросил Симэнь.

И представьте себе, Дайань поднял золотой браслет.

– Он самый – пропавший браслет! – воскликнул Симэнь, рассматривая при свете фонаря протянутую ему слугою вещь. – А! Так это ты, выходит, украла!

– Я нашла, – отвечала Сяхуа.

– Где? – спросил хозяин.

Служанка молчала.

Разгневанный Симэнь велел Циньтуну принести тиски. Вскоре пальцы ее зажали в тиски, и она закричала так, будто ее режут. После тисков служанке всыпали двадцать палочных ударов. Симэнь был пьян, и Юэнян не решалась заступаться.

– Я у матушки Шестой в спальне на полу нашла, – не выдержав, призналась Сяхуа.

Симэнь распорядился снять тиски и увести служанку к Ли Цзяоэр.

– Надо будет завтра позвать сваху, – сказал он. – Пусть продаст. Нечего в доме держать это рабское отродье!

Ли Цзяоэр нечего было возразить.

– Негодяйка проклятая! – заругалась она. – Зачем туда ходила? Кто тебя просил? Раз у меня живешь, спроситься должна. А то, извольте, пошла. А нашла вещь, мне скажи.

Сяхуа плакала.