Цветы Сливы в Золотой Вазе или Цзинь, Пин, Мэй

Автор неизвестен

– О, дорогой мой сыночек! – увидев Гуаньгэ, воскликнула Пинъэр. – Тебя не приглашали. Зачем же ты пожаловал сюда?

Она посадила сына на колени. Младенец осматривал полную людей комнату, переводил взгляд с одной женщины на другую. Сидевшей на кане Гуйцзе захотелось поиграть с Гуаньгэ.

– Чего это ты на меня так смотришь, сынок, а? – спросила она, поманив ребенка. – На руки хочешь?

Она взяла младенца и заключила его в объятья.

– Дитя малое, а ласку понимает, – заметила, улыбаясь, старшая невестка У.

– В отца пошел, – вставила Юэнян. – Подрастет – такой же повеса будет.

– Тогда маме придется наказывать сынка, – заметила Юйлоу.

– Смотри, сынок, тете платье не испачкай, – предупредила Пинъэр. – А то накажу .

– Ну и испачкает, чего страшного! – говорила Гуйцзе. – Люблю с детьми играть.

Она крепко прижала к себе Гуаньгэ и расцеловала.

– Мы целый день здесь, а матушкам не спели, – сказала Дун Цзяоэр, и певицы попросили Сяоюй принести инструменты.

Сяоюй принесла цитру и лютню. Дун Цзяоэр взяла цитру, Хань Юйчуань – лютню, а Ли Гуйцзе встала рядом и приготовилась петь цикл «Роскошный пир луною полной освещен. С платана свисают златые канаты качелей». Она пропела первую фразу, держа на руках Гуаньгэ, и голос ее был такой сильный, что, казалось, закружилась пыль, эхо раздалось в каменистых ущельях, трели вознеслись к самым небесам. Испуганный Гуаньгэ съежился, не решаясь поднять голову. У него даже дыхание перехватило.

– Сестрица Ли! – позвала Юэнян. – Возьми ребенка! Пусть Инчунь унесет его. Горе – не ребенок! Погляди, как перепугался, – лица нет!

Пинъэр тотчас же взяла у Гуйцзе сына, велела Инчунь заткнуть ему уши и отнести в спальню.

Певицы запели вчетвером.

Полночный пир под полною луною, Парчовый полог на шатре небес. Зачем качели мне одной? Зачем качаться без Любимого? Из прошлой жизни грех ли, долг Оплачиваю я, гонимая? Не манят ни кровать, ни стол, Бесцельно длятся дни мои. Платан, канатами вервей Обвей Мне шею стылую! Неумолимый холод, Неутолимый голод И гнёт безмолвья нестерпимые.

На мотив «Милого браню»:

Безмолвье, холод… Нестерпимо Одной под полог сладострастья Уйти и быть в своей лишь власти, Собой лишь наслаждаться мнимо. Постыдное сиротство внове, Кого вином мне развлекать? Зачем сурьмить крутые брови И в волосы цветы вплетать.

На мотив «Восточного Оу» [5]:

Мне украшать прическу, вино готовить лень, в мечтаниях бессчетных опять одна весь день. Твой затуманен ум блудливыми глазами. Искусница певичка, не ласки — баловство. бессовестное личико, разврата мастерство. А я от скорбных дум просолена слезами.

На мотив «Тронута милостью царской»:

Слезливою солью всю грудь омочила я. И ночку бессонну делю я с кручиною. А ты чару полну с подругой бесчинною в себя опрокинешь любовью ответной. Меня же отринешь, как грязную ветошь. Я в бездну бездонных страданий лечу! Как вытравить прелесть колдуньи-разлучницы Сломать шпильку-феникс — и чары разрушатся Рассечь ее пояс — и пепел закружится Нет, не одолеть ненавистной зазнобы мне. Мне — сплетни, ей — лесть, ей любезны, мне злобные. Разорваны струны у цитр царства Чу!

На мотив «Сижу за рукоделием во флигеле»:

Трехструнка на кровати, струны – порваны, На столике – обрывки ткани сорные, И вышивка в пыли, заброшена, Собою заниматься тошно так! Мой мотылек не шлет мне сватов – сердится, Или сменил цветок? Спрошу у зеркальца: Ужель мне изменили чары девичьи? – Нет, но они теперь ничьи.

На мотив «Собираем чайный лист»:

Ничья я. Поблекла, ввалились глаза, Пресечь одиночества холод нельзя! Мотылька – Чжу Интай Лян Шаньбао разлюбил [6], Её пёстрые крылья слепил бурый ил. Как насладился развратный гурман! В миг позабыл незабвенный обман!

На мотив «Пробуждается Се Сань»:

В миг позабыл – клялся в любви, Но позабыл – писем не шлешь, Словно забыл ласки свои, Сразу забыл, их не вернешь! Все ты забыл. В храме вдвоем – Будду просил сына ты дать, Счастья вкусил – смята кровать – И позабыл. Ночью и днем Слезы – нет сил! – жемчуга град! Туфли сносил – новые шьешь – Бросил, забыл, ветреный брат, Ты не любил, прошлое – ложь!

На мотив «Ночной крик ворона»:

Всё прошлое — ложь, позабудь о пропаже! Три месяца лета, как будто лет, Как сено усохла, как в топке металл, Расплавилась бляшкою с грязною сажей. Себя воскрешать, украшать — что за честь! Не встретить и дохлой собаки. Но, ветер, пришли вожделенную весть, Я встречи небесные знаки Ищу, чтобы, фениксов резвых чета, Слились в облаках и век счастья настал.

Заключительная ария:

Шашки расставлены, ждут игроков. Милый вернется под ласковый кров. Счастье супругов понятно без слов.

Певицы еще пели, когда появился Дайань.

– Ты передал приглашение? Где же гостьи? – спросила его Юэнян.

– Да, передал, – сказал слуга. – Госпожа Чжу и супруга ученого Шана к матушке Цяо пожаловали. Ждут прибытия госпожи Цяо Пятой. Все вместе пожалуют.

– Передай Пинъаню, чтоб от ворот не отлучался, – наказывала Юэнян. – Как покажутся паланкины, пусть придет доложит.