Цветы тьмы
Шрифт:
Хуго слушал и чувствовал в ее голосе затаенную зависть.
За несколько дней до этого он слышал, как Марьяна беседовала с одной из своих подруг и вдруг сказала:
– Я скучаю по еврейским мужчинам, они добрые и деликатные и никогда не потребуют, чтобы ты делала им всякие отвратительные вещи. Они трогают тебя сколько надо и как надо. Ты согласна?
– Совершенно согласна.
– И всегда принесут коробочку конфет или шелковые чулки, и всегда поцелуют, будто ты их верная подружка. Никогда не сделают тебе больно. Ты согласна?
– На все сто.
На миг ему показалось, что он понимает, о чем они говорят. Марьянин разговор отличался от всего слышанного им дома, она говорила о своем теле. Точнее, о боязни того, что ее тело ей изменит.
– Миленький, скоро нам придется тебя помыть. Пора уже, правда ведь?
– А где?
– Есть у меня потайная ванна, еще поговорим об этом, – сказала она и подмигнула ему правым глазом.
Каждые несколько дней Марьяна забывала о Хуго, и на этот раз она забыла о нем на много часов. В двенадцать она стояла в двери чулана в розовой ночной рубашке и смотрела на него виноватым взглядом, говоря: „Что поделывает мой миленький кутеночек? Я его забросила, все утро у него крошки во рту не было, он наверняка голоден и мучается от жажды. Это я во всем виновата, заспалась“.
Тут же она принесла ему кружку молока и ломоть хлеба с маслом. Теплое молоко быстро согрело его изнутри.
– Ты уже давно проснулся, о чем думал?
– Я думал о дяде Зигмунде, – честно ответил он.
– Бедняга, хороший человек.
– Вы знакомы? – позволил себе спросить Хуго.
– Со времен моей юности. Он был красавчик и вдобавок гений. Твоя мама была уверена, что он станет профессором в университете, да он пристрастился к рюмашке и порушил свою жизнь. Жалко. Он ведь хороший дядя, правда?
– Всегда подарки мне приносил.
– И что, например?
– Книжки.
– Он иногда приходил ко мне, мы болтали и смеялись. Он всегда смешил меня. Где он теперь?
– В рабочем лагере вместе с папой, – поспешил ответить Хуго.
– Я очень любила его, мечтала даже выйти за него замуж. Ты еще голоден, пойду принесу тебе бутербродов.
Хуго нравится еда, которую Марьяна ему приносит. В гетто еды не хватало. Мама делала все возможное и невозможное, чтобы приготовить еду из ничего. А здесь еда вкусная, особенно бутерброды. Благодаря этим бутербродам это место представляется ему большим рестораном, куда приходят люди со всего города, вроде ресторана Лауфера, куда родители ходили на его день рождения и на день рождения мамы. Папа свой день рождения отмечать отказывался.
Поев бутерброды, он спросил:
– А школа здесь есть?
– Я тебе уже отвечала – есть, но не для тебя. Ты теперь скрываешься у Марьяны до конца войны. Дети вроде тебя должны скрываться. Скучно, да?
– Нет.
– После обеда будем купаться. Пора уже приготовить горячую ванну, правда? А пока что я принесла тебе маленький подарок, крестик на цепочке. Сразу и надену его тебе на шею. Это будет твой талисман, он будет оберегать тебя. Его нельзя снимать ни днем, ни ночью. Подойди поближе, я тебе его надену.
– Все дети тут носят такие?
– Все.
Хуго почувствовал себя как в тот день, когда его вызвали к доске получать табель и учительница сказала: „Хуго хороший ученик, а будет еще лучше“.
Оказывается, тут есть ванная – за шкафом в Марьяниной комнате. С широкой шикарной ванной, маленькими шкафчиками и тумбочками, скамеечкой, мылами всех цветов и бутылочками духов.
– Я принесу два ведра горячей воды, добавлю холодной из-под крана, и устроим райскую ванну, – сказала Марьяна радостным голосом.
Хуго был поражен этим разноцветным великолепием. Это была ванная, но отличная от виденных им. Нарочитая роскошь как бы говорила – тут не только моются.
Вот ванна и наполнилась. Марьяна попробовала воду рукой и сказала:
– Ч'yдная вода. Теперь раздевайся, миленький.
Хуго на миг замер от удивления. С тех пор как ему исполнилось семь, мама перестала его мыть.
Марьяна, увидев его смущение, сказала:
– Не стесняйся, я вымою тебя душистым мылом. Окунайся, милый, окунайся, и я тебя тут же намылю. Сперва окунаются, а только после намыливаются.
Смущение улетучилось, и какая-то незнакомая нега обволокла его тело.
– А теперь вставай, и Марьяна намылит тебя с головы до пяток. Теперь мыло сотворит чудеса.
Она намылила его и стала с силой тереть, но это было приятно.
– Теперь снова окунись, – велела она. Наконец облила его теплой водой и сказала: – Умница, делаешь все, что Марьяна тебе говорит. Она закутала его в большое душистое полотенце, надела ему на шею крестик, поглядела на него и сказала: „Правда хорошо было?“
– Отлично.
– Мы будем это часто делать.
Она поцеловала его в лицо и в шею и сказала:
– Уже ночь, темно, теперь я запру тебя, миленький, в твоей конурке. Ты ведь Марьянин, правда?
Хуго раскрыл было рот, чтобы спросить ее о чем-то, но вопрос выскочил у него из головы.
Марьяна сказала:
– После ванны лучше спится. Жалко, мне не дают спать по ночам.
Почему, чуть было не спросил он, но вовремя прикусил язык.
Этой ночью было тихо. Хотя из Марьяниной комнаты слышались звуки, но приглушенные. Вокруг была прохладная тишина, тонкие ночные лучики, проникавшие сквозь трещины в досках, расчерчивали сеткой его койку.
Теплая ванна и надетый на него Марьяной крестик соединились вместе, как бы образуя тайный ритуал.
Обе эти вещи были ему приятны, но он не понимал, что здесь тайна, а что нет. Этой ночью ему приснилось, что дверь чулана открылась и на пороге появилась мама. На ней было то же пальто, что и при их расставании, но теперь оно казалось толще, как если бы его набили ватой.
– Мама! – крикнул он во весь голос.
При звуке его голоса мама приложила палец к губам и прошептала:
– Я тоже прячусь. Я только пришла сказать тебе, что все время о тебе думаю. Похоже на то, что война долго продлится, не жди меня.