Цветы тьмы
Шрифт:
Но на этот раз все было иначе. Она сидела на полу и не переставая бормотала: „Сволочи, сукины дети“. Хуго подошел, сел рядом, взял ее руку и поднес к своим губам. Этот жест, как видно, успокоил ее, потому что она обняла его и сказала:
– Только ты любишь Марьяну, только ты от нее ничего не требуешь.
На миг ему показалось, что она собирается сказать ему: „Теперь Марьяна пойдет спать, а ты, миленький, садись рядом с ней и охраняй ее сон, Марьяне спокойней, когда ты ее охраняешь“.
Но на этот раз она удивила его – повернулась к нему, подмигнула и произнесла:
– Иди поспи со мной, я не хочу спать одна.
– Надеть пижаму?
– Не нужно, только сними ботинки и брюки.
Марьянина постель мягкая, покрывала приятные на ощупь и надушенные. Хуго сразу же обнаружил себя в ее объятиях.
– Ты хороший, ты милый, ты ничего не требуешь от Марьяны, ты уделяешь ей внимание.
Хуго чувствовал, как тепло ее тела окутывает его.
Мама, бывало, сидела возле него перед сном, читала ему, отвечала на его вопросы и заглядывала ему в глаза, но никогда не касалась его ног своими бедрами.
А сейчас его обнимали Марьянины длинные руки, и он был прижат к ее телу.
– Ну, каково быть с Марьяной?
– Замечательно.
– Ты жутко вкусный.
И нескольких минут не прошло, как она уснула. Хуго не спал. Перед его глазами мелькали картины сегодняшнего дня и приход Марьяны. Теперь ему казалось, что и подвыпившей она красива. Размазанная по подбородку помада добавляла ей прелести. „Если мама придет, что сказать ей? – мелькнуло у него в голове. – Скажу, что мне было холодно, что в чулане мои ноги замерзли“. Эта внезапная мысль немножко омрачила его удовольствие.
Прошел день, стемнело, и Марьяна в панике вскочила:
– Миленький, мы заспались, – так она сказала ему, как будто члену семьи, не впервые спавшему в ее постели. – Теперь нужно одеваться. Марьяне нужно к работе приступать.
Марьяна быстро оделась, накрасилась, вспомнила, что Хуго сегодня не обедал, и побежала за супом. Супа уже не оказалось, так она принесла ему тонкие бутерброды, украшенные овощами.
– Я заморила своего миленького голодом, пусть наестся досыта, – сказала она, встав на колени и целуя его в лицо. Марьяна целует крепко и иногда вдобавок покусывает. – Извини, что тебе приходится возвращаться в чулан. Не волнуйся, Марьяна не забудет тебя. Она знает, что там очень холодно, но что она может поделать? Она обязана работать, без работы ей нечего есть, негде жить, нечем матери помочь. Ты ведь понимаешь Марьяну, – сказала она и снова поцеловала его.
На этот раз Хуго не удержался, схватил ее руку и поцеловал.
Прошло немного времени, и из Марьяниной комнаты послышался мужской голос. Голос был грубый. Марьяне было велено поменять простыни, и она подчинилась, сказав:
– Напрасно вы меня подозреваете. Я меняю простыни и наволочки для каждого клиента. Это основа доверия. Моя работа – доставлять радость, а не причинять неудобства. Я меняю их только для вашего успокоения.
Мужчина недолго пробыл в комнате. Когда он ушел, она открыла дверь чулана, и в холодный чулан пошел теплый воздух из комнаты. Хуго хотелось встать и поблагодарить ее, но он сдержался.
Две надетые на нем пижамы, шапка и тепло из Марьяниной комнаты в конце концов согрели его, и он ждал, когда придет сон и унесет его с собой. Он еще успел услышать, как вошел другой мужчина и немедленно объявил, что на улице страшный холод. Он простоял в карауле пять часов подряд и рад, что это закончилось.
– Ты всегда в карауле? – спросила Марьяна.
– На всяких мерзких заданиях уже приходилось бывать. В карауле стоять не самое страшное.
– Бедняга.
– Солдат не бедняга, – поправил он ее. – Солдат выполняет свой долг.
– Верно, – ответила Марьяна.
Он рассказал ей о смешных письмах, которые получил из дому, о странных посылках, приходящих солдатам от родителей и бабушек с дедушками, и об одном солдате, получившем домашние тапочки. Было понятно, что он искал внимательного слушателя и действительно нашел его.
Хуго все слушал и слушал, пока не уснул.
Во сне Хуго видел Отто. На первый взгляд, в нем ничего не изменилось, выражение лица – все то же скептически-пессимистическое. Только кожа на впалых щеках, обычно бледно-розовая, загорела и загрубела, и он стал больше похож на крестьянина.
– Ты меня не узнаешь? – спросил Хуго.
Услышав этот вопрос, Отто улыбнулся, и на его лбу и щеках стали видны пятна загара.
– Я Хуго, ты совсем не узнаешь меня? – он старался нажимать на слова.
– Что тебе от меня нужно? – пожал Отто плечами.
Хуго было хорошо знакомо это движение, но дома Отто вдобавок промямливал пару слов в оправдание своего вечного уныния. Сейчас же это было бессловесное судорожное подергивание.
– Я пришел издалека повидать тебя, я соскучился по тебе, – Хуго попытался пробудить его память.
„Что тебе от меня нужно?“ – продолжал говорить взгляд Отто, отвергая любое сближение.
Хуго снова вгляделся в него: крестьянский парнишка в одежде не по росту, в чоботах с обмотками.
– Если ты отвергаешь меня, я ухожу, – нашел он подходящие слова.
На это Отто наклонил голову, как будто осознав, что ведет себя невежливо.
– Отто, я не за тем пришел, чтобы раздражать тебя. Если ты решил игнорировать меня, или забыть меня, или не знаю что еще, я сразу уберусь. Ты вправе выбирать себе друзей, как твоя душа пожелает, но одно я хочу тебе сказать. Ты запал мне глубоко в душу, не меньше, чем Анна. Ты можешь забыть меня, но я тебя не забуду.
Отто поднял голову и посмотрел на него, как будто говоря: „Не трать напрасно времени, я не понимаю ни слова из того, что ты говоришь“.
Ясно было, что это не отвержение и не пренебрежение. Отто полностью изменился, от него прежнего не осталось и следа.
Хуго снова огляделся: горы, покрытые лесом, на равнинах крестьяне собирают жатву. Они делают это все разом и в едином ритме, вот-вот и Отто присоединится к ним. В этих местах, как видно, нет необходимости в словах. Здесь Отто счастливее, чем он был дома. Здесь он одно целое с временами года, здесь не случается ничего особенного, нет матери, восклицающей с утра до вечера: „Если это и есть жизнь – мне такая не нужна“. Здесь все едят досыта, животные послушны людям, никто не спорит и не противоречит друг другу, а вечером все возвращаются по своим домам.