Цветы тьмы

Аппельфельд Аарон

– Я бросила пить, – сказала она и понурила голову.

Хуго не стерпел и расцеловал ее.

– Я пережила тяжкие дни и решила я завязать с выпивкой и вернуться сюда. Тут у меня есть своя комната, еда и жалованье, а там надо мной издевались.

Хуго помнил ее прежние приступы уныния, но такого не припоминал. Марьяна сообщила ему, что вот уже неделю ни капли в рот не брала. Воздержание от спиртного угнетает ее, но у нее нет выхода.

– Я помогу тебе, – сказал он.

– Без коньяка мне жизнь не в жизнь. И радость, и желание жить покинули меня, но у меня нет выхода. Снаружи меня гоняли, будто прокаженную собаку.

Хуго взял ее за руку, поцеловал и сказал:

– Марьяна, не бойся. Я буду делать все, что ты скажешь.

– Я очень тебе благодарна, – сказала она голосом, которого он от нее еще не слышал.

Она сразу же начала прибирать в комнате, мыть пол и расставлять картинки по тумбочкам. Марьяна снова глядела изо всех углов – молодая, гладкая и полная жажды жизни.

– Что ты делал, пока меня тут не было?

– Сидел в углу и думал о тебе.

– Я искала подходящее для нас место, но не нашла. Скиталась от одного к другому, и всюду меня узнавали и гнали меня, а над тобой издевалась эта лицемерка Виктория. Что ты собирался делать?

– Хотел сбежать в лес и искать тебя.

– Герой ты мой!

После полудня она приготовила ему ванну и сказала:

– А сейчас я выкупаю своего мужчину. Я его бросила надолго, а теперь он снова будет мой, – и на миг к ней снова вернулся ее прежний голос, а лицо снова засветилось.

Этой ночью Хуго спал с Марьяной в большой кровати. От ее мягкого тела и ароматов духов он испытывал острое наслаждение. „Ты мой, ты весь мой, мужчины хамы и грубияны, и только ты сильный и сладкий“. И так мановением руки она разогнала тьму, что лишь за несколько часов перед тем почти удушила его.

34

Но последующие дни не были светлыми. Марьяна все время повторяла, что без коньяка сойдет с ума. Гости на нее не жаловались, но говаривали: „Что с тобой стряслось, куда девался твой огонек?“

Марьяна страдала, и это ощущалось во всем, что она делала. Каждый день она драила комнату, вытряхивала матрас и одеяла. Хуго обратил внимание, что ее движения стали резкими, а когда она закуривала сигарету, пальцы ее дрожали.

Гостями были солдаты и офицеры, и от них Хуго узнал, что теперь война пошла тяжелее и многих солдат послали на фронт. Раз он услышал, как один из солдат говорит ей:

– Завтра нас отправляют на восток. Возьми колечко, на котором выгравировано мое имя. С тобой я провел самые прекрасные часы за всю эту долгую войну.

Услышав такие слова, Марьяна разразилась рыданиями.

– Почему ты плачешь?

– Жалко мне тебя, – ответила она и заплакала еще сильнее.

Как-то вечером она принесла Хуго бутылку коньяка и сказала:

– Ты будешь хранить ее. Не позволяй мне пить больше, чем следует. Я буду пить по чуть-чуть перед утренним сном и по ночам, когда у меня нет клиентов. А ты будь начеку и говори мне: „Марьяна, сейчас тебе пить нельзя“. Ты умница и знаешь точно, когда мне можно пить, а когда нельзя. А я теряю счет. Ты будешь мой счетовод.

Хуго в глубине души знал, что это неблагодарная должность и недалек тот день, когда Марьяна скажет: „Не суйся, не указывай мне, что делать“, но он согласился и сказал:

– Я буду стеречь бутылку, и когда потребуется, стану напоминать тебе.

– Ты мой самый лучший друг, только на тебя я могу положиться.

Той же ночью ему приснилось, что он в поле, усеянном цветами и обсаженном деревьями, и родители сидят с ним рядом. Они ездили в Карпаты во всякое время года, но весна и лето были их любимыми. Они гуляли, любовались видами, сидели на земле и легко закусывали, особенно не разговаривая. Подвозивший их извозчик ожидал их у одного из высоких деревьев. Обычно он выпивал лишнего и был навеселе.

По дороге домой он подшучивал над евреями, которые не пьют и всегда сохраняют трезвость ума.

– Здравомыслие, чтоб вы знали, доктор, – обращался он к папе, – не всегда помогает в жизни. Здравомыслие портит вкус жизни. Выпьешь три-четыре рюмашки, и сразу мир вокруг становится лучше.

– Излишняя выпивка вредна для здоровья, – отвечал папа.

– И тот, кто заботится о здоровье, в конце концов заболеет.

– Лежать в больнице – удовольствие незавидное.

– Все мы рано или поздно там будем, – провозглашал победным голосом извозчик.

Папа любил извозчиков. Он прислушивался к их просьбам и признаниям, иногда пытался слегка развеять их надуманную самоуверенность, но тут, разумеется, ничего не помогало, и они упрямились, скалой стояли за свой образ мыслей. В конце спора они говорили:

– Евреи упрямый, жестоковыйный народ, они своего мнения не меняют. Услышав эту фразу, папа разражался хохотом и говорил:

– Вы правы.

– И что мне толку от того, что я прав? – говорил извозчик и смеялся вместе с папой.

Но на этот раз было по-другому. Мама смотрела на Хуго в недоумении, как будто спрашивая:

– Почему ты мне не рассказываешь, что с тобой происходит?

Хуго уклончиво сказал:

– О чем рассказывать? Я был в Марьянином чулане.

– Это я знаю, это ведь я привела тебя к ней, но что ты там видел, что слышал, как проводил время?

– Это долгая история, – ответил он уклончиво.

– Мы когда-нибудь удостоимся услышать от тебя всю эту историю?

– Да что тут рассказывать? – попытался он снова увильнуть.

– Нам все интересно, – сказала мама со знакомой ему интонацией.

– Бывали дни длинные, как преисподняя, и дни короткие, как дуновение ветра, – ответил Хуго, радуясь, что нашел подходящие слова.

– Я не представляла себе, что получится еще прийти сюда.

– Невозможно забыть лето в Карпатах! – Речь вернулась к Хуго.

– Слава Богу, что мы снова вместе.

– Ты веришь в Бога? – он обрадовался, что в состоянии спрашивать, а не только выслушивать вопросы.

– Почему ты спрашиваешь?

– В нашей предыдущей жизни я не слышал, чтобы ты говорила „слава Богу“.