Цветы в Пустоте
Шрифт:
Окровавленную руку Лилео вылизала дочиста, но всё равно, когда она коснулась этой рукой его щеки, заставляя поднять лицо, он вздрогнул.
— Ты сильный, — произнесла она нежно и поцеловала его в лоб. — Очень сильный, малыш. Ты прошёл весь первый этап — до такого редко кто доходит. Нам обычно нравится ломать тех, кто считает себя обладателем несгибаемой воли и железных нервов. Но ты — ты такой забавный маленький храбрец, прямо Стойкий Оловянный Солдатик. Нам интересно, сколько этапов ты выдержишь. А потом, когда ты всё-таки сломаешься, мы возьмём тебя к себе. Не станем убивать. Потому что ты станешь ещё забавнее потом. Когда увидишь свободу, которую мы тебе предлагаем.
В мгновение ока с него слетела вся апатия, и он уставился на Близнецов широко распахнутыми глазами. Он ослышался или..? Но этого не может быть. Просто не может, никогда, ни в реальности, ни в галлюцинации. Скорее всего, это была только незначительная оговорка, ведь они так много копались в его разуме, что, похоже, просто привыкли называть его планету именно так, как называл он сам…
Близнецы засмеялись, и смех их был похож на перезвон серебряных колокольчиков.
— Ты зря сомневаешься, детка, — пояснил Лилей, мимоходом целуя прижавшуюся к нему сестру в щёку. — Мы, конечно, не были рождены на Эрлане и никаких кровных уз с её жителями не имеем. Тем не менее, мы называем её именно так, а не Эрландераной, как называют остальные невежественные чужаки, потому что мы, в некотором роде, не совсем эти самые чужаки.
Они с сестрой переглянулись, очевидно, ведя какой-то безмолвный диалог: Лилео вопросительно приподняла бровки, Лилей капризно надул губы. Сильвенио напряжённо наблюдал за их переглядками, молча ожидая продолжения.
— Ах, да, — улыбнулась Лилео. — Мы же обещали тебе всё рассказать, если ты пройдёшь первый этап. Видишь ли, мы попали на твою планету когда-то очень-очень давно.
— Наш корабль занесло туда случайно, когда мы ещё путешествовали с родителями, будучи маленькими детьми, — улыбнулся Лилей.
— И мы жили там некоторое время.
— И местные учили нас управляться с нашими способностями.
— Показывали разные фокусы.
— Рассказывали сказки.
— Обучали основным трюкам телепатии.
— Помогали создавать наши первые иллюзии.
— И они даже не чувствовали в нас угрозу.
— А мы гуляли в их головах.
— Узнавали их устройство.
— Разрабатывали планы. На всякий случай. Нам было интересно: что будет, если повернуть все эти забавные вещи, которые они умели, на что-нибудь плохое? Что-нибудь, что будет направлено не только на защиту и созидание.
— Защита и созидание — это так скучно. Нам не хватало развлечений. И мы изучали сами то, чего нам показывать не хотели. Мы улетали оттуда уже подростками, когда маме и папе там надоело.
— И попросили, чтобы двое местных полетели с нами. Из тех, что считали себя нашими няньками. И они согласились, чтобы присматривать за нами некоторое время и дальше — наверное, начали что-то подозревать.
— Только с этим они слегка запоздали. Эти двое нянек были первыми, чей разум мы препарировали. Мы исследовали их вдоль и поперёк, и они после нас остались почти овощами, кусками плоти, пускающими слюни.
— Они защищались, конечно, и обезвредить их было довольно хлопотно. Но в конечном счёте мы справились. Мы оставили их на корабле родителей, а сами сбежали на первой же попавшейся планете.
— Потому что с родителями тоже скучно. Нас искали, но не нашли: мы всегда умели прятаться. И с тех пор мы путешествуем только вдвоём.
— Потому что нам больше никто не нужен, по большому счёту. Но ты не волнуйся, тебя мы, наверное, всё-таки действительно оставим.
— Да, непременно. Так вот, Позже мы нашли ещё тех представителей твоего народа, которых вы называете Ищущими. Или что-то вроде того.
— И в их головах мы тоже покопались.
Закончили они, как всегда, хором:
— Теперь ты понимаешь, почему твои попытки противостоять нам такие бесполезные? Ты сильный, мальчик, но мы сильнее. Мы — опытнее.
Сильвенио молча моргал, пытаясь осознать поток свалившейся на него информации. Голова работала плохо после всего пережитого, но, как он ни старался замедлить течение своих мыслей ещё больше, ужасная истина всё же дошла до его сознания: в рождении этих сумасшедших, пусть даже косвенно, были виноваты его сородичи. Подумать только — эрланцы, испокон веков считавшиеся символом разумности и добродетели, поспособствовали невольно становлению этих… этих людей! Его затрясло во внезапном ознобе, и Лилей тут же заботливо начал его одевать, шепча что-то успокаивающее, а Лилео всё гладила его по голове и целовала ему лицо.
Ему показалось, что алые маки в их волосах издевательски над ним потешались.
Дети были странные.
Надо сказать, странным тут было, пожалуй, вообще всё. Небо было чересчур серое, вода в реке была чересчур мутная и чересчур спокойная, без единой волны, местность была чересчур безжизненная. Да и тот, кто управлял лодкой — Сильвенио не видел его лица — был чересчур молчаливым. Надо всем здесь висела какая-то очень тяжёлая, мрачная атмосфера, и зловещую тишину нарушал только тихий равномерный плеск длинного весла лодочника.
Но дети… Сильвенио никогда таких прежде не видел. Они сидели среди взрослых, но в то же время будто бы в стороне от всех, и держались за руки. За время всего пути они ни разу не пошевелились, ни разу на их лице не мелькнуло даже подобия какого-то выражения. Просто сидели, как две бледные золотоволосые куколки, держались за руки и невидяще смотрели куда-то вдаль остекленевшими красными глазами. Сильвенио пробовал звать их, пробовал легонько трясти их за плечо — всё было тщетно. Дети не обращали на него никакого внимания, а кожа их даже через слои рваной голубой ткани, из которой была соткана их одежда, казалась мёртвенно-холодной. О том, что они ещё живы, говорило только их ровное дыхание — две грудные клетки вздымались в унисон, будто связанные единой невидимой ниточкой.
— Оставь ты их, — посоветовал в конце концов какой-то угрюмый тип, сидевший возле него и кутавшийся в грязное покрывало неопределимого цвета. — Всё равно не ответят.
— И правда, — согласилась шевельнувшаяся рядом грустная маленькая старушка. — Оставь ребятишек. Может, им так даже лучше будет, если они не поймут, что происходит.
Он непонимающе огляделся и всё-таки рискнул спросить:
— А что, собственно, происходит?
Ответа не последовало. Мужчины и женщины, тесно сидевшие бок о бок в длинной узкой лодке, опускали глаза, когда Сильвенио заозирался по сторонам в поисках объяснений, которых, видимо, ему никто здесь давать не собирался. Вздохнув, он отвернулся и стал вновь смотреть на воду — наблюдать за понурыми лицами своих спутников было почти в той же мере тоскливо, что и за неподвижными детьми. Лодочник, закутанный с головой в какой-то выцветший коричневый балахон, продолжал равнодушно грести вперёд, не отвлекаясь на разговоры пассажиров.