Цыганочка с выходом
Шрифт:
Дубинин промолчал. На нем не было лица.
Октябрик, услышав голос матери, выскочил из квартиры Дубининых и вприпрыжку, дожевывая на ходу какое-то угощение, промчался в свою дверь.
— Промчался, как дурак, — размахивая руками, изобразил олигофрена Мазут.
„Вот, тогда их жизнь и была решена…“ — подумала Ольга Леонардовна.
— И дальше? — заставила она себя спросить у Мазута с Саркисом.
— Мы хотели войти следом, но оцепенели, когда увидели… этих, — быстро сказал Мазут, черный, как смола.
— Зайти поговорить, задать вопросы, — кивнул Саркис
„Лучше бы не улыбался никогда“, — поежилась Ольга Леонардовна. И уточнила:
— В смысле — ограбить?
— Что вы такое говорите? — стал стыдить ее Мазут.
— А тут — убивают! — тоже не поддался на провокацию Саркис. — Нам чужого ни тонны не надо, вот вам три креста! — и перекрестился снизу вверх!
Они сидели напротив и кипели от злобы. Выдыхали, показывая нижние зубы, открывали и закрывали цвета темноты глаза, один шевелил ногой, другой шевелился сам, их душила ненависть! Ольга Леонардовна поняла это, но не спешила заканчивать допрос.
Значит так…
Нина Ивановна зашла к себе, увела сына, попрощалась с Виктором Дубининым. Вслед к ней вошел, позвонив — один из визитеров.
Убил сперва мальчика, видимо тот сам открыл ему дверь, потом очередь дошла до Нины Ивановны.
Затем Максуд и Саркис видели, как в кв. 56 вбежал Горностаев и позвал:
— Наташа, ты здесь?
Мазут с Саркисом тоже вошли в квартиру Нины Ивановны, когда оттуда вышел высокий визитер, который прямо из 56 квартиры направился в 54-ю к Дубининым.
Мазут с Саркисом увидели всеи ретировались, впрочем, обыскав одну комнату из трех, но ничего особенно ценного не нашли, за исключением кошелька с полутора тысячами рублей в сумочке Нины Ивановны. Серьги и кольца они с нее снимать не стали. Подтвердили, что Горностаев Д.И. лежал на полу головой к батарее и не шевелился.
— Увидели и ушли, и ничего мы не поджигали! — добавил Саркис, а Мазут подтвердил.
После разговора с Татьяной Дубининой выяснилось, один из визитеров остался с ней в квартире, другой — с Виктором Дубининым, ее мужем, вернулся в Красноуральск, потом произошла та самая авария с Соболем.
Почему они не пробовали обратиться в милицию?..
Из вышеприведенного, по-моему, это становится ясно.
К тому же Виктор Дубинин перед отъездом сказал жене:
— Этот человек будет охранять тебя…
„А сам боялся их… я это видела“, — вздохнула Таня Дубинина.
Видимо, его заставили это сказать…
Изумленное тяжелое лицо идиота. Он склонился и лег мне на голову, потом сполз, я не могла дышать, мне в рот сперва забились его брюки, рубаха, потом потная шея и мокрые, хоть выжимай, губы, слюни с запахом…
— Ай, не надааа!.. — кое-как выкрикнула я и вырвалась из-под липких цепких губ, впивающихся в меня…
Я проснулась в слезах. Мне приснился покойный мальчик, сын Нины Ивановны, которой уже нет. И его нет.
— Зачем мы приехали сюда, Господи? — горько заплакала я. — Зачем? За бедой? Ты знал, Господи, что с нами будет?.. Эх, ты-ы…
Букет засохших ландышей в граненом стакане, комната Анны Львовны поражала своей изысканной бедностью. Кровать с железными спинками, на которой я спала, стол, стул, шкафчик с кривой дверкой… И толстый тюль топленого цвета на длинном крестообразном окне. Глафира спала на своей подушке у стены и дышала алыми губками.
— Пойдем в шашки сыграем? — старушечья голова в проеме двери подмигивает одним глазом. — Не спи, еще рано, чего ночью делать будешь? Опять ходить?
— Сейчас, Анна Львовна, — я села на кровати и потерла двумя руками лоб.
— Не расстраивайся, все образуется, вот увидишь, я знаю, — сказала Анна Львовна, и я ей почти поверила.
А на следующий день!..
На задворках трех „сталинок“ стоит котельная. Там Дима поставил нашу „Газель“, на которой мы приехали в Полежаевск.
Я подошла к машине проверить, цела ли она? Вроде никто не забирался, двери и окна целые, ключи были у Димы, а мне просто хотелось посидеть в ней и вспомнить, как мы ехали сюда, но я постояла, прижавшись к синему мятому боку, и пошла обратно к подъезду.
И тут я увидела его. Моего мужа. Диму. Он шел ко мне со стороны дороги и… дошел.
Срок задержания предварительного следствия не должен превышать двух месяцев, и Диму выпустили. Обвинение предъявлять не стали. Здоровье раненого Димой милиционера резко пошло на поправку, в общем, не обошлось без чуда в этом деле. Оправданием послужило то, что капитан Виноградов был одет в тренировочные штаны и клетчатую рубашку, когда с криком:
— Сигнал „К штурму!“ — вбежал в распахнутую квартиру Сидоровых-Гильзаби!
Дима. Он пришел в ту ночь — меня нет. Вещи раскиданы… Убили? Ограбили? Или взяли с собой? То, что я в роддоме, он естественно, не знал. Пустая квартира. Мазута с Саркисом нет. Никого.
Пошел к Тане Дубининой. Но увидел, что дверь Нины Ивановны не заперта, забежал, увидел мальчика, тот лежал в прихожей. Услышал крик, вбежал в кухню — там кипел бак с бельем, в комнату — там мужчина душит женщину, хотя поза была похожа на любовное соитие, если бы не руки на шее Нины. Помнит, как боль расколола голову напополам, потом, как очнулся и лежал на полу, пахло дымом, встал, набрал 02, что-то сказал в трубку. Машинально схватил топор с пола, кое-как спустился вниз, в квартире на первом этаже опять никого не было. Пустая квартира с открытой дверью и разбросанными вещами. Снова поднялся наверх, видимо, тогда его видели идущим по лестнице с топором…
Помнит, как в квартиру вбежал какой-то мужик с пистолетом, и он кинул в него топор. Попал в шею. То, что это был милиционер… не знал. Его стали бить.
Все.
Анна Львовна помахала нам ручкой из окна. Мы уезжали.
Черно-белые пейзажи домов, улиц, и черно-белые люди вокруг. Все плохое закончилось, а глаза отказывались это замечать.
Мы оставили этот город с его гигантским „УДОВЛЕТВОРЮ!“ на заборе промзоны и там, за пределами наша жизнь, может быть, снова обретет цвет.