Цыпленок жареный. Авантюристка голубых кровей
Шрифт:
– Зачем тебе мужской халат? – сопротивлялся он.
– Я мерзну, за окном зима! У тебя ведь их много! Тем более он не будет покидать стены этого дома и почти всегда будет в поле зрения!
«Брат» сдался, «сестра» торжествовала.
И Иван, и Наталья заметно повеселели, и, казалось, одобряли присутствие в доме то ли родного, то ли чужого человека. Жизнь Анны текла размеренно, без привычных приключений и стрессов. Увлекшись налаживанием внутрисемейных связей и строительством моста доверия, о Козыре она и не вспоминала, но в один из зимних вечеров у Натали случился очередной припадок, они поскандалили с мужем, и на следующее утро она не вышла к завтраку.
– Не говори ничего о ее болезни! – умоляюще произнес мужчина. – Я знаю, что при твоем вздорном и взбалмошном характере это трудно, но все же постарайся промолчать!
Анна кивнула и села за стол. Начинался еще один день, который отличался от предыдущих только отсутствием за столом солнечно-рыжей компаньонки.
– Вот, Ваня, ты говоришь, что я вздорная и никудышная, – начала размышлять Анна, не желая больше слушать мучительную тишину.
– Взбалмошная! – поправил он.
– Ну, да… А я ведь это даже не держу в голове! – весело заметила гостья, отпивая остывший чай из красивого блюдечка. Она ощущала себя купчихой у самовара, которой необязательно притворяться великосветской особой, а достаточно накинуть удобный халат и сесть за стол.
– Если ты не держишь в голове, как же ты об этом вспомнила, скажи на милость? – отозвался устало Иван Феклистович, в отличие от «сестры» ему хотелось покоя. Его утомляла Анна, и он не трудился это скрывать.
– Так я же не говорю, что все забываю, глупый ты человек! Я не злюсь! Мне сказали – я забыла. И тебе рекомендую заиметь такую привычку!
– Если бы ты злилась… после всего того, что для тебя сделали в этом доме… Я бы тогда приписал тебе еще одно качество – лицемерие! – негромко и с напором произнес мужчина, желая потревожить чувства слишком болтливой «родственницы».
– Полноте, Ваня! – произнес за спинами беседующих женский голос, в столовую неуверенной походкой вошла Наталья Петровна. Она выглядела уставшей и не выспавшейся, глаза были припухшие, словно она много плакала. Она надела красивый нежно-голубой пеньюар, который только подчеркивал ее бледность и не гармонировал с цветом волос. Поверх женщина накинула тоненькую паутинку-шаль, которая совсем не грела, ей она закрывалась от лжи и лицемерия внешнего мира. Она села за стол, к ватрушкам, испеченным Лизаветой, не прикоснулась. Все молчали и это тяготило.
– А я в газете прочитала, – затеяла разговор Анна, – что в составе Новгородской губернии уже одиннадцать уездов, а в них входит больше ста двадцати волостей! Того гляди, через некоторое время к нам сюда столица переедет! Теперь ведь есть поезда – очень удобно!
Девица по-детски захлопала в ладоши, словно об этом уже объявили, и осталось только встретить переселенцев на вокзале.
– Переехать столица не может! – пробубнил недовольно мужчина, отодвинув пустую чашку, и брезгливо смахнув крошки со своего любимого халата бордового цвета с черными вставками.
– Но ведь в Москву она переехала!
– Господи, прости! – тихо выдохнул мужчина, не желая продолжать бессмысленный разговор. Но Анна делала вид, что не замечала его недовольства и продолжала испытывать его терпение:
– Это, конечно, все непросто, я понимаю. Вот Петроград теперь не столица, но мы никак не можем к этому привыкнуть. Выйди на улицу, спроси кого угодно: где столица? Скажут: здесь! Про Москву никто и не заикнется. Что носятся с этой Москвой? Никак не пойму! – задиристо откликнулась Анна, желая продолжить битву. – Так что, брат, подведем итог нашего спора: может она переехать! Потому что столица – это, прежде всего, люди! Если сменит место жительство советская власть, то…
– Советская власть повсеместно! Она не живет где-то конкретно, ей отравлено все вокруг – каждый закоулок и большая часть умов! – раздражался Иван Феклистович.
– Но ведь столица может быть в любом городе! – упрямилась Анна. – В Москву переехала в восемнадцатом, значит и сюда может перебраться!
– Пощади мои уши! – выдохнул мужчина, не дослушав докучливые речи и, подняв руки, будто сдаваясь, поспешил покинуть «поле боя».
– Зачем ты хочешь казаться глупее, чем есть на самом деле? – произнесла Наталья Петровна, пристально посмотрев на девицу, кутающуюся в великоватый халат, позаимствованный у «брата». – Хотя, какая разница?! Я жду твоих историй! Что-нибудь этакое! Например, как ты докатилась до воровства?
Внутри Анны от этого вопроса образовался свищ, из которого стремительно начал выходить холодный воздух.
– Я не понимаю… я давно не…
– Ложки. Которые ты украла из дома матери, а потом бежала!
– Но ты же понимаешь, я их взяла, потому что хотела сохранить память о родителях, и чтобы не говорил мой брат, – подбирала слова Анна… На самом деле она понятия не имела о том, что Анна Феклистовна тоже была воровкой, об этом Козырь ей не рассказывал.
– Ты думаешь, я в это поверю? – усмехнулась Наталья Петровна.
В столовую вошла Лиза, но увидев жену своего любовника, стыдливо спрятала глаза и поспешно удалилась. Рыжеволосая женщина сделала глубокий вдох, чтобы смягчить волну гнева. «Она обо всем узнала!» – догадалась Анна, ей теперь была ясна причина неожиданного нервного срыва накануне. Руки Натальи лежали на столе, она вдруг сжала их в кулаки и начала громко дышать, словно воздух в ее легкие поступал с трудом.
– Ты ведь знаешь, что она меня ненавидела?! – резко бросила Анна, желая отвлечь собеседницу от темных мыслей об измене мужа.
– Кто? – удивленно уточнила Наталья.
– Моя мать, – абсолютно честно призналась молодая женщина, на этот раз говоря не о сестре Ивана Феклистовича, а о себе. Она вспомнила слова Козыря, который перед поездкой убеждал ее, что все люди почти одинаковы, и их желания, стремления и ценности схожи. Возможно поведав часть правды о себе, она станет еще ближе к персонажу, которого изображает.
– Она мне говорила обидные слова и смотрела так, словно я для нее пустое место, поэтому однажды… я решила бежать. Мне нужны были деньги и… я взяла серебро, сдала все… в ломбард. Мне хватило не только на билет, но и на первое время жизни в столице. Хорошее было серебро!