D/sсонанс. Вознесение черной орхидеи
Шрифт:
Ночной визитер не задерживается надолго в палате пациентки. Но главврачу хватает и десяти минут, чтобы выяснить детали происшествия и подготовиться к разговору.
– Теперь мне нужна полная информация.
Откуда ощущение тяжелой угрозы? Светло-зеленые глаза смотрят прямо, в них нет никаких эмоций, пожалуй, только легкая задумчивость, но от этого атмосфера в кабинете опять сгущается. Шимайко из последних сил пытается отзеркалить хладнокровие собеседника, перебрав в уме все возможные НЛП-технологии.
– Новое диагностическое оборудование, кстати, приобретенное весной вашим меценатским фондом, позволило выявить токсин в крови на начальном этапе, и принять меры сразу же…
– Это мне прекрасно известно. Пожалуйста, экономьте мое время. Прозвучал термин "токсин".
Тут Анатолий Шимайко в своей стихии. Настолько, что считает нужным поделиться своими сомнениями и опасениями.
– Тетродотоксин. В своей практике я впервые сталкиваюсь с его применением, особенно таким способом. Кто бы это ни был, ее намеревались именно убить, сомнению это не подлежит. Она не должна была даже закричать, данный яд относится к нейротоксической группе. При попадании в кровь – неминуемый паралич мышц и судорожные сокращения диафрагмы. К счастью, его концентрация в растворе глюкозы оказалась минимальной. Но опоздай мы хоть на минуту… – красноречивый взгляд Александра без слов приказывает прервать мхатовскую паузу. – Этот вид токсина широко известен, наверняка вы о нем слышали. Он содержится в органах рыб рода иглобрюхих, из которых готовят известный японский деликатес "фугу". Тетродотоксин сохраняется в коже, печени, кишечнике и других органах, даже после того, как рыба была приготовлена. Этот токсин вызывает паралич, судороги, психическое расстройство и другие симптомы. Смерть наступает в течение 6 часов после попадания яда внутрь при приёме с пищей. Инъекция убивает в шесть раз быстрее.
Подобие циничной улыбки застывает на губах Кравицкого. Со стороны кажется, что эта краткая лекция расставила для него все точки над i. Да так и есть, на самом деле. Ему известно очень многое. Даже особая изысканность закулисных игр элитного уровня, который безбожно выдает сам себя в погоне за экзотикой. Тетродотоксин не используется спецслужбами уже очень давно. По сути, это дорогостоящий товар, который пользуется спросом исключительно в силу своей экзотичности. Но он ни с кем не намерен делиться своими умозаключениями.
Черный конверт с логотипом фонда ложится на лакированную столешницу уверенным движением руки.
– Еще раз напоминаю: все, что здесь произошло, не должно выйти за стены медицинского центра. Позаботьтесь об этом. Когда пациентка будет готова к выписке?
– Два дня на восстановление. Но еще неделю она будет нуждаться в абсолютном покое.
– Двое суток. Сделайте все возможное. Усильте охрану. Я на вас очень рассчитываю.
Я открываю глаза. Медленно, осторожно, прислушиваясь к своим ощущениям, и, как ни странно, чувствую себя опустошенной, отдохнувшей, почти невесомой, но – живой. Нет глупых мыслей о том, что вознеслась на небеса… Или провалилась в преисподнюю.
"Какой девочкой нужно быть, чтобы попасть в рай? – Мертвой!"
У постели сидит Лиля, а уши режет писк агрегатов непонятного назначения. Многострадальные вены утыканы тентаклями капельниц, жуткое зрелище. На пальцах какие-то датчики-зажимы… Очень похоже на атрибутику БДСМ…
– Что со мной произошло? – спрашиваю я.
Спрашиваю? Нет, я не могу говорить, горло пережато стальным блокиратором. Вопрос не им, скорее самой себе.
Она что-то бубнит про аллергию. Какая аллергия? Я никогда не была аллергиком! Первый и единственный раз она проявилась на металл, хотя сейчас я более склонна предположить, что это была банальная психосоматика. Лилька мне врет. И вдруг, словно слайд-шоу, перед глазами замелькали события прошедшей ночи: как меня хотели лишить жизни, а я почти добровольно на это согласилась. И, кажется, даже благодарила его, своего несостоявшегося убийцу, без страха вглядываясь в его пустые и равнодушные зрачки, которые только угадывались в темноте… Просила?! Ужас выгибает позвоночник, бьет по оклемавшемуся сознанию пылающим бичом нешуточной панической атаки. Из горла вырываются только сдавленные полувсхлипы-полухрипы. Я не могла хотеть смерти! Даже если там, с ним, в иной реальности, «минус сто сорок и вечное лето»…
На лице чуткой и отзывчивой Лили стынет маска хладнокровного циничного доктора, игла протыкает силиконовую закрутку капсулы, наполняя шприц прозрачной жидкостью. Казалось бы, пора привыкнуть к уколам, но мне инстинктивно хочется заползти в угол кровати. Давно я так не боялась!
– Ну, тише, Юля! Просто афобазол! Смотри! – Она подносит опустевший стеклянный сосуд к свету, но я не в состоянии прочесть название препарата. Холод, пустота, боль во всем теле, неконтролируемая паника… – Дыши! Давай, как можно чаще! Вместе со мной… – сжимаю зубы, не обращая внимания на противный скрежет эмали. Уколов боятся, потому что больно? Нет, я теперь буду их бояться по другой причине – они несут смерть!
Игла впивается в бицепс, не в вену на этот раз – может, потому, что просто некуда? Там все перекрыто трубочками капельниц. Слезы медленно текут по щекам, дрожь сотрясает тело, усиливаясь с каждым судорожным вздохом… МЕНЯ ХОТЕЛИ ЛИШИТЬ ЖИЗНИ!
Должна ли я строить предположения, кто бы это мог быть, кому выгодна моя смерть? Да каждому второму. Я совсем одна в этом замкнутом мире, полном смертельной опасности, и у меня нет сил с ним бороться – меня отучили быть сильной!
Я долго не могу уснуть, несмотря на успокоительные препараты. Наконец подобие здравого смысла берет свое от одного лишь риторического вопроса Лили – а хочу ли я поскорее отсюда выбраться? Я не знаю на него ответа. Я знаю только что ни здесь, ни там я не буду в безопасности. Я просто от этого отвыкла, у меня долгих две недели не было необходимости защищать себя с мечом в ладонях, и я разрешила себе поверить в самую горькую истину – в то, что так будет всегда. Хотя, наверное, мне просто не оставили выбора.
Препарат начинает свою расслабляющую атаку, размыкает стальной ошейник внутри горла, успокаивает напряженные мышцы. Так легко просто закрыть глаза и даже не осознавать, что ты выжила, что даже научилась выстраивать защиту в виде стальных перегородок – тебе пришлось, и этот навык остался с тобой навсегда. Они пока еще выдерживают натиск мук твоей вины и совести. Скрывают от твоих глаз графические файлы такого недавнего прошлого со случайной выборкой – смело перехваченный взгляд, поцелуй, после которого осталось ощущение, что раньше тебя не целовали вовсе. Это эндорфиновый шок, адский коктейль 50/50, который не позволил тебе сбежать сломя голову, он прописался в крови и подчинил себе все инстинкты, включая самосохранение…
Все равно я не могу спать. Сознание плывет в иллюзорных волнах фальшивого умиротворения, блокирует хаотичные мысли, а мой взгляд прикован к подоконнику. За тонкой гладью прозрачного стекла расплывчатые кисти льдистых облаков на ослепительно голубом небе. Словно зашифрованные карты спасительного маршрута в никуда, навстречу неизвестности – закономерного финала. Это либо билет в один конец, либо начало нового витка жизни. Там не будет боли. Не будет черно-серых теней, которые пьют мою волю к жизни, прячась за ширмой воспоминаний. Там осколки разбитой мечты станут частью одного целого, искрящимися льдинками в калейдоскопе, там холод стратосферы навсегда заморозит кровоточащие раны.
Я хочу туда. В эту недостижимую высоту, навстречу солнцу и слепящей лазури, но у меня больше нет крыльев. У меня не осталось ничего, и, наверное, даже желания жить. А ведь мне пытались помочь улететь… Если бы не подоспевшие на помощь врачи, я бы сейчас была там, наблюдая за отравляющей суетой покинутого мира с отстраненным спокойствием и легкостью. И там мы стали бы равны, потому что душу и сознание не удержать никакими цепями… Там покой. На такой высоте не дуют шквальные ветра, еще не сжигают солнечные лучи, а холод давно стал моим постоянным спутником, поэтому примет в свои объятия как родную. Меня влечет это небо, просто зовет к себе еще сильнее, чем прежде, после пресеченной попытки взлететь. Душа рвется в эту высоту, но тело держат на земле тонкие провода капельниц. Эвтаназия – криминал? Полноте, это милость. Я с трудом могу шевелиться после ядерных препаратов и последствий интоксикации, да и эффектная Лиля притаилась в кресле негласным Цербером, я не успею даже встать…