Да будет праздник

Амманити Никколо

Мантос ошеломленно слушал.

– Что же он сказал?

Зомби, казалось, не знал, отвечать или нет.

– Правда хочешь услышать?

– Да. Конечно.

– Я выучил эти слова наизусть. Купил книгу. Но до тебя никому этого не читал.

– Давай, читай.

– Хорошо. – Зомби шире расставил ноги, словно о его тело бились волны боли. Закрыл глаза, вновь открыл их, возвел их к небу и заговорил хриплым, срывающимся голосом: – “С недавних пор, – почему, я сам не знаю, – я потерял всю свою веселость, бросил привычные занятия; и мне так тяжело, что это прекрасное строение, Земля, кажется мне бесплодным мысом; этот превосходнейший балдахин, воздух, – взгляните, эта великолепная, висящая

над нами твердь, этот величественный свод, выложенный золотым огнем, – кажется мне лишь скоплением гнусных и зловредных паров. Какое мастерское произведение – человек! Как благороден разумом! Как бесконечен способностями! По образу своему и движениям как выразителен и достоин восхищения! Как похож действиями на ангела! Как похож разумением на Бога! Красота мира! Образец всего живущего! Однако что для меня это существо, квинтэссенцией которого является прах? Человек не радует меня, ни мужчины, ни женщины”.

Помолчав, Мантос спросил:

– Кто это написал?

Зомби шмыгнул носом.

– Уильям Шекспир. Это слова Гамлета [35] . Мне хуже, чем ему. Настолько хуже, что я мог бы даже сделать что-нибудь доброе… Я думал об этом… Но это тысячу крат труднее, чем сделать что-то злое. И честно говоря, я не чувствую в себе порыва помогать, не знаю… голодающим детям Африки. Они у меня так же сидят в печенках, как и остальное человечество, так что предпочитаю покончить со всем этим, и пусть меня вспоминают как психованного ублюдка, который зарезал Лариту. И не забывай, что ты первый это сказал. Все очень просто и… – он перевел дух, – и грустно. Впрочем, если ты хочешь выйти из игры, не проблема, я сам покончу с певицей. Только прошу тебя, решай поскорее, пока комары не высосали из меня всю кровь.

35

Перевод М.М. Морозова.

Мантосу стало стыдно за то, что он мог заподозрить в Зомби предателя. Выглядел он прескверно, видно, бросил пить антидепрессанты.

– Зомби, выслушай меня. Между нами больше не будет различий. Нет больше ни предводителя, ни ученика. Мы равны. Звери – это ты и я. Дуэт. Как Саймон и Гарфанкель.

Глаза Зомби заблестели.

– Я и ты. Вместе и на равных. До конца.

– Вместе и на равных. До конца, – повторил Мантос.

Зомби поднял глаза на небо.

– Уже ночь. Пойду займусь электростанцией.

– Хорошо. А я найду Лариту. Встречаемся в святилище Форта Антенны. Этой ночью луна как раз такая, чтобы сводить счеты с жизнью.

48

С оглушительным треском рухнула в лесу огромная столетняя пиния. Под тяжестью дерева захрустели каменные дубы и лавровые кусты, подняв с земли облако пыли и сухой листвы, из которого, как в кошмарном сне первобытного человека, возник огромный слон. Под подошвами скачущего галопом животного дрожала земля. Ничто не могло его остановить. В его мозгу звучал лишь один сигнал: бежать. Его знаменитая память стерлась, он низвергся с эволюционной лестницы в бездны, где сардины спасаются от преследующих их тунцов.

Он больше не помнил детства, проведенного в передвижной клетке. Не помнил номеров на арене цирка. Не помнил поклонов, клоунов, которых обдавал холодным душем, не помнил даже кнут и картошку. Он не помнил больше ничего, страх перекрыл все. Что это за мрачное, дикое место? Что за палки торчат из земли? Откуда эти запахи? Отсюда надо бежать, и ни терновник, ни поваленные стволы деревьев, ни заросли кустарников, ни бурьян – ничто не могло остановить его. Время от времени он поднимал длинный хобот и, издав душераздирающий рев,

вырывал из земли ствол и с силой швырял его в сторону. Цветная попона превратилась в лохмотья, с одного боку она была разодрана совершенно и вся пропиталась кровью. Из правого плеча как гарпун торчала ветка. Слон мотал головой из стороны в сторону, один его глаз заплыл, и он ошалело вращал единственным видящим зрачком, прокладывая себе дорогу сквозь густую растительность.

Корзина, наполовину развалившаяся, все еще держалась на спине, но съехала набок. Внутри, вцепившись в ремни, вопили, перепуганные не меньше слона, Фабрицио и Ларита.

Обогнув дуб, животное запнулось о корень толщиной с анаконду, но удержалось и снова пустилось вскачь, на этот раз прямо в заросли ежевики. Слон перемахнул через канаву, сделал шаг, еще один и внезапно почувствовал, что земля ушла из-под ног. Он прекратил вращать шальным глазом, разинул рот от удивления и, болтая ногами и хоботом, безмолвно рухнул с обрыва, скрытого под зеленью растений. Пролетев метров двадцать, он ударился головой о скалистый выступ, отлетел, перевернулся и застрял между стволами двух деревьев, торчащих над пропастью наподобие вилки.

Животное барахталось в воздухе вниз головой, с переломленным позвоночником, то и дело отчаянно взвывая от боли, но звук его голоса постепенно слабел.

Фабрицио выбросило из корзины, и он тоже кубарем полетел вниз, отскакивая как мячик от ветвей деревьев, лиан и стеблей плюща, пока наконец не впечатался в изогнутые корни дуба, прилепившегося к каменной стене.

Мгновение спустя Ларита шлепнулась на него и соскользнула в бездну.

Писатель протянул руку и успел схватить ее за полу куртки. Однако ее вес потянул его вниз, и от жгучей боли, пронзившей трехглавую мышцу, у него перехватило дыхание.

Ларита барахталась в воздухе и, в ужасе смотря вниз, кричала:

– Спасите! Спасите!

– Не двигайся! Не двигайся! – умолял Чиба. – А то я тебя не удержу.

– Помоги! Прошу тебя, помоги. Не отпускай меня.

Чиба закрыл глаза, стараясь перевести дух. Мышцы дрожали от напряжения.

– Я больше не могу. Схватись за что-нибудь.

Ларита протянула руку к пучку плюща, что вился среди камней.

– Не выходит! Я не достаю, черт возьми!

– Ты должна дотянуться, я больше не могу… – Лицо Чибы побагровело, кровь стучала в висках. Нельзя было смотреть вниз, там было по меньшей мере тридцать метров свободного падения.

“Я не человек. Я швартовный конец. Я ничего не чувствую. Мне не больно”, – стал он повторять про себя. Но мышцы на руках дрожали. С ужасом Фабрицио почувствовал, что вцепившиеся в ткань куртки пальцы разжимаются. От безысходности он прикусил зубами корень и закричал:

– Я удержу тебя. Удержу!

Но не удержал.

Словно парализованный, он застыл, уткнувшись лбом в лиану. Слишком потрясенный, чтобы думать, плакать, смотреть вниз.

Вдруг раздался слабый голосок:

– Фабрицио… Я здесь, внизу.

Писатель вытянул шею и в лунном свете увидел Лариту, она была метрах в двух под ним, уцепившаяся в плющ, ковром покрывший отвесную стену.

Некоторое время они молчали, приходя в себя. Когда Фабрицио нашел в себе силы говорить, он спросил:

– Как ты там?.. В порядке?

Ларита обвилась вокруг растения.

– Да. У меня получилось. Получилось.

– Не смотри вниз, Ларита. – Устроившись поудобнее на корнях, Фабрицио стал массировать онемевшую правую руку.

По лбу ударил мелкий камешек. Потом еще. Потом камни посыпали градом вперемежку с сухими сучьями и землей. Чиба посмотрел вверх. Диск луны выкатился на середину неба. Он склонил набок голову, и на фоне спутника нарисовался, как в китайском театре теней, черный силуэт застрявшего в ветвях дуба слона.