Да будет праздник
Шрифт:
Обвал засыпал женщину, из-под камней торчала ее нога. По худой голени вился длинный вытатуированный плющ и исчезал под обломками.
Саверио, отчаявшись избавиться от помешанного, потащил его за собой. Тот не унимался:
– Ты должен указать мне путь, а вместо этого хочешь бросить нас.
Мантос пнул его ногой и наконец стряхнул с себя.
– Чего тебе от меня надо?
Помешанный, стоя на коленях, посмотрел ему в глаза:
– Ты знаешь, что делать.
Мантос в ужасе отшатнулся. На мгновение ему показалось, что это Зомби.
– Что за черт? – пробормотал экс-предводитель Зверей и, пригнув шею, побежал
Вдруг в углу он увидел Лариту.
Саверио застыл как вкопанный.
Девушка свернулась клубком на земле, люди топтали ее ногами.
“Ты должен выполнить миссию! Должен принести ее в жертву. Хотя бы моя смерть будет не напрасной”, – казалось, шептал ему Зомби.
Саверио взвыл и пустился против течения, руками и ногами расчищая себе дорогу.
Наконец он добрался до певицы. Щеки ее горели, она лихорадочно глотала воздух, словно в приступе астмы.
Саверио своим телом заслонил ее. Он вытащит Лариту из этого подземелья и отнесет ее к Форту Антенны. Там он принесет ее в жертву в память о Зомби.
Ларита рыдала.
– У меня был приступ паники. Я не могла дышать. А они все шли по мне.
– Я с тобой. – Мантос крепко прижал ее к себе.
Девушка постепенно успокоилась и задышала ровно. Вытерев слезы, она первый раз подняла на него глаза – и увидела черную тунику.
– Ты кто?
Саверио помедлил с ответом. Ему хотелось сказать ей правду. Прошептать в ухо: “Я тот, кто лишит тебя жизни”. Но он ответил:
– Мы не знакомы.
– Ты так добр.
– Послушай, здесь нельзя оставаться. Вставай. Идти сможешь?
– Думаю, да.
– Тогда давай, попробуем. – Он обхватил ее за талию и поставил на ноги.
Она взяла его за руку.
– Спасибо.
Он заглянул в ее глаза орехового цвета.
Кто знает, возможно, Саверио Монета по кличке Мантос сказал бы ей, что его не за что благодарить. Возможно, первый раз в жизни у него хватило бы духу сказать… Как там говорил тот голый тип?
Кошмар! Да, кошмар неправильно прожитой жизни.
Бог знает что еще он сказал бы ей, если бы волна вспененной темной воды не захлестнула их и не унесла с собой.
71
Фабрицио Чиба шел по галерее, освещая себе дорогу зажигалкой. Все равно ни черта не было видно, и каждые десять шагов он спотыкался о кочковатый пол.
Жаль, что пришлось оставить Лариту. С ней ему точно не выбраться отсюда.
Выживают сильнейшие. Если им не приходится тащить за собой балласт.
Шум у него за плечами стал оглушительным.
Фабрицио резко обернулся и в свете огонька увидел, что на него с бешеной скоростью надвигается черная стена воды.
– Что та… – успел он произнести перед тем, как вода перекувырнула его, как белье в барабане стиральной машины, и, как балласт, потянула за собой.
72
Семидесятидвухлетний Пьеро Ристори проживал на виа Ди-Тразоне в двух шагах от виллы Ада. Десять лет назад он вышел на пенсию. И с тех пор как перестал работать, начал страдать бессонницей. В два часа ночи он просыпался и лежал в постели, ожидая, когда взойдет солнце. Маясь в постели рядом со спокойно спящей женой, он предавался воспоминаниям. В тишине, нарушаемой лишь тиканьем будильника, всплывали, как клецки в кипящей воде, образы детства, проведенного в Тренто. Он
В темноте спальни мучительная ностальгия охватывала Пьеро Ристори и сжимала сердце. От целой жизни ему остались лишь ненужные разрозненные воспоминания. Ощущения, запахи и желание вернуться назад.
Какая фантастическая была у него жизнь. По крайней мере, до ухода на пенсию.
С того момента все поменялось. Он стал стариком, и его уделом было чистилище на земле. Временами он сокрушался о том, что не выжил из ума (как большая часть его друзей), – тогда бы он не сознавал безнадежности ситуации. Увы, он с горечью отмечал, что и характер у него поменялся. Теперь он бесился от любой мелочи, не выносил молодых с их шумной суетой, тех, кто останется жить, когда он станет пищей для червей. В нем собрались все пороки старости – и ни одной добродетели.
Единственный момент в течение дня, который приносил ему радость, бывал ранним утром, когда сквозь ставни начинал просачиваться свет и принимались петь птицы. Тогда он с чувством облегчения вскакивал с постели и выходил из склепа, оставляя в одиночестве бесчувственное тело жены. Одевшись, он выводил на прогулку Макса, маленького джек-рассел-терьера. Город лежал в спокойном безмолвии. Пьеро Ристори покупал на рынке молоко и свежий хлеб, затем шел за газетами. Потом садился на скамейку в парке Неморензе (раньше – на вилле Ада, он все никак не мог поверить, что город ее продал) и листал газеты, выпуская Макса немного побегать.
В тот день он дошел до газетного киоска на виа Салариа с опозданием на десять минут относительно обычного графика. Накануне вечером он принял снотворное, чтобы не слушать шум шабаша, устроенного Сальваторе Кьятти. Весь день по милости этого мафиози жизнь квартала была парализована.
Пьеро Ристори купил “Мессаджеро”, “Гадзетта делло спорт” и “Сеттимана энигмистика”. Эудженио, владелец киоска, заканчивал распаковывать пачки свежепривезенных газет.
– Доброе утро, доктор. Вы слышали вчера стычки между полицией и манифестантами?
Макс, по неведомо каким причинам, обожал делать свои дела перед киоском. Пьеро Ристори потянул проводок, но пес уже был в процессе.
– Слышал. Еще бы не слышал. Всех их стрелять надо.
Эудженио распрямил ноющую спину.
– Пишут, что там были Пако Хименес де ла Фронтера, Миша Серов и “джаллоросси” в полном составе.
Старик вытащил из кармана полиэтиленовый пакет, чтобы собрать дерьмо Макса.
– Какая разница. Спорт, знаешь ли, меня больше не интересует.
Эудженио хотел возразить, спросив, почему тогда он каждый день покупает спортивную газету, но ему не хотелось препираться со старым ворчуном. Как жаль. Замечательный спортивный журналист, славный человек, но с тех пор как ушел на пенсию, стал брюзгой и мизантропом.