Да будет воля моя
Шрифт:
Дерия невольно улыбается. Значит, даже зимой Ханна остается верной своим необычным привычкам и ведет собеседования под открытым небом.
– С большим удовольствием. Замечательно, что вы так быстро все устроили.
– Для вас – всегда, Дерия.
Следует пауза, а Дерия уверена, что Ханна сейчас думает о том, спросить ли о ее новом романе. Она всегда об этом спрашивала, всегда. От «Зеркальных капель» Ханна была в полном восторге, поэтому она с нетерпением ждет появления второй книги Дерии. Когда книга была издана, она посчитала ее очень милой.
И с тех пор Ханна спрашивает ее о следующей книге, всегда. Однако Дерия до сих пор вынуждена
– До завтра, – говорит Ханна, а Дерия ждет, пока та положит трубку.
Затем она тихо говорит:
– Мне очень жаль.
Потому что Дерия постепенно уже готова к тому, чтобы признаться самой себе, что новой книги не будет. Никогда.
После обеда стало свежо, поднялся ветер, но было солнечно. Дерия только что купила новое теплое пальто, большой шарф, две пары перчаток и несколько шапочек и как раз вовремя входит в банк. Ей кажется, что за ней кто-то наблюдает. Не столько тот мужчина – теперь она думает, что он не целенаправленно преследовал именно ее, а просто случайно погнался за первой попавшейся женщиной. Ей просто не повезло. Однако официально она сейчас больна и лежит в постели – поэтому лучше не попадаться коллегам на глаза во время покупок или в парке.
Она встречает Ханну, как всегда, на скамейке у пруда, где та наблюдает за детьми, которые кормят уток и лебедей.
– Странно, – говорит Ханна словно про себя. – Присаживайтесь. – Она ожидает, пока Дерия поставит свои пакеты и усядется рядом с ней на скамейке. – Вы так не находите? Мы – взрослые женщины и называем себя защитницами животных, не так ли? Разве вы не были вегетарианкой?
– Правильно, – говорит Дерия. Удивительно, что Ханна еще до сих пор помнит об этом.
– Я за это время стала веганкой, – говорит Ханна. Она все еще носит на ленточке на шее обрамленную золотом звезду из стекла, точно так же, как и раньше. – И я знаю, что для животных и для экологической системы пруда довольно большая катастрофа, когда уток кормят остатками хлеба. И все равно мне не хочется подойти к детям и сказать им об этом. Я не хочу лишать их радости, вы это понимаете? При этом пара мгновений радости все же не является большой ценой за здоровье уток, а вы как думаете, Дерия?
Дерия не уверена, что они действительно говорят об утках, детях и хлебе. С Ханной она никогда не уверена, о чем они, собственно, говорят. Это состояние нравится ей, потому что оно оставляет некоторые пути, даже бесконечные возможности, когда можно сказать «я имела в виду иное». В общем, путь для отхода.
– Может быть, и нет, – говорит она. – Но, может быть, из этих нескольких моментов радости вырастет нечто иное. Может быть, что эти дети позже станут защитниками природы, потому что у них сохранятся такие прекрасные воспоминания об утках, которым они сейчас бросают хлеб.
Ханна смотрит мимо детей и мимо уток. Один лебедь держится на большом расстоянии от других плавающих птиц. Дерии он кажется жирным, может быть, он пресыщен и уже не хочет видеть этот проклятый хлеб.
– Детские воспоминания, – бормочет Ханна. – Мощный инструмент, который может сотворить очень многое. Вы правы, Дерия, – улыбается она. – Вы абсолютно правы. Вы – писательница. Я не хочу оказывать на вас давление, я знаю, что это – яд для вашей работы, но, может быть, вы расскажете мне какую-нибудь историю?
Дерия выросла у дедушки и бабушки.
– Твоя мать не хотела тебя, она оставила тебя у нас, как ребенка-подкидыша, значит, она для тебя умерла, – это были единственные слова, которые услышала Дерия от дедушки про своих родителей.
Ее дед был строгим человеком, который педантично жил по правилам и законам, которые он создавал себе сам. В семье он был законодателем, исполнителем и судьей одновременно, а самая его большая проблема состояла в том, что весь остальной мир не хотел подчиняться его власти.
Она испытывала к нему уважение и настоящий страх, но все же не могла вспомнить, было ли для нее наказание хуже, чем запрет смотреть телевизор. В остальном не было ничего, что можно было бы у нее отнять. Школа – а это Дерия обнаружила очень рано – относилась к таким вещам, которые ее дед не мог ей запретить или не хотел, а в остальном у нее не было никакой свободы. Оставались лишь сериалы вроде «Клиника в Шварцвальде», «Добрые времена, плохие времена» и «Колесо счастья», которые он мог отнять у нее, если она в чем-то возражала или в глазах дедушки и бабушки была слишком плаксивой, задумчивой или неряшливой.
Дерия с самого раннего детства научилась спасаться бегством.
Она убегала в свои истории, где она была принцессой, которую держал в заточении жадный дракон. Все ее школьные друзья, постепенно, друг за другом, даже не подозревая об этом, становились героями, фавнами, гномами, сатирами, нимфами, ведьмами, эльфами, которые вместе отправлялись в путешествие, чтобы спасти принцессу. Однако никому это не удавалось, все они попадали в плен, и в конце концов их мучили до смерти разными видами пыток, так что дракон мог поедать их остатки в виде удобных для проглатывания лепешек.
Собственно говоря, они этого и заслуживали, ведь они постоянно дергали Дерию за косички и называли ее Белоснежкой. И совсем не так, как это иногда делала бабушка – потому что у Дерии была бледная кожа и черные волосы и фамилия ее была Витт [2] , – а скорее презрительно, потому что она, казалось, постоянно о чем-то мечтала и забывала об окружающем, словно спала в стеклянном гробу.
Лишь один человек не делал ничего подобного – мальчик с каштановыми волосами и светло-карими глазами. Она быстро узнала, что его зовут Якобом и что он ходит в седьмой класс, и этих двух маленьких кусочков информации хватило ей для того, чтобы сделать его героем всех историй, которые теперь уже были связаны не с принцессами и драконами, а с гангстерами и похищениями. Холодная опасность намного лучше подходила Якобу из седьмого класса, чем блестящая корона.
2
Немецкое слово Schneewittchen (Белоснежка) состоит из двух слов Schnee – снег, witt – старинная форма слова weiss, т. е. «белый».
Когда Дерии было одиннадцать лет, дед умер. И это многое изменило.
Насмешки прекратились. По крайней мере на какое-то время. Якоб выразил ей соболезнование. По неписаным законам школьного двора он не мог говорить с ней, потому что она была в пятом классе и из-за этого, конечно, над ним могли насмехаться. Однако то, как он посмотрел на нее однажды в школьном дворе, сказало очень многое. Этот взгляд был целой трилогией, да что там, целым сериалом. Его взгляд был печальным, сочувствующим, но одновременно и понимающим. Когда она ответила на этот взгляд, уголки его рта вздрогнули и он опустил глаза.