Да, господин Премьер-министр. Из дневника достопочтенного Джеймса Хэкера
Шрифт:
– Значит, страной управляет Кабинет, а не ты…
Она совершенно все не так поняла.
– Нет, конечно же, нет! – воскликнул я. – Вспомни, Энни! Ведь не я управлял ситуацией, когда был простым министром, разве нет?
– Нет, – согласилась она. – Хотя мне казалось, именно ты.
Моя жена, подобно прессе и другим СМИ, все время цепляется к слову «управлять». Хотя все дело в том, что в правительстве ни у кого нет власти управлять! Многие имеют власть остановить что-либо, но почти ни у кого нет власти сделать хоть что-либо. У нас система управления с мотором газонокосилки
На публике, само собой разумеется, я такого никогда не скажу. Мой электорат примет это за пораженчество. Хотя, на мой взгляд, совсем нет! Это истина! И я твердо намерен за нее сражаться. (Нам с трудом верится, что Хэкер хотел заставить своих читателей поверить в то, что он собирался сражаться за истину. – Ред.)
Затем мы затронули тему возможных последствий надвигающейся финансовой неразберихи. Завтра ко мне явится делегация заднескамеечников палаты общин – они хотели бы узнать, как обстоят дела с обещанным мной повышением зарплаты. Естественно, мне придется сообщить им, что теперь мол, сами понимаете, это, к сожалению, вряд ли возможно. Они будут в бешенстве. И наверняка заявят:
1. Что я не должен отказываться от обещания.
2. Что они получают оскорбительно низкие зарплаты.
3. Что меня это совершенно не волнует, потому что я сам получаю пятьдесят тысяч фунтов в год.
4. Что дело не в деньгах, это вопрос принципа.
5. Что они требуют прибавки не для себя лично.
6. Что тем самым я наношу удар по самим основам парламентской демократии.
Откуда мне известно, что они будут говорить именно это? Очень просто – именно это в свое время говорил я сам. когда тоже был заднескамеечником.
Единственный возможный ответ в таких случаях – придумать что-нибудь достаточно правдоподобное:
1. Что я глубоко и искренне им сочувствую – чего я, конечно же, не делаю.
2. Что они, безусловно, заслуживают прибавки – что, безусловно, совсем не так!
3. Что я сделаю это своим приоритетом номер один, как только нам удастся преодолеть нынешний финансовый кризис – чего даже и не подумаю делать!
4. Что если члены парламента сначала голосуют за несоразмерно большое повышение уровня своих собственных выплат, а затем говорят, что на повышение заработных плат всем нет денег, чести парламенту это не добавляет – если не сказать наоборот!
Умолчать надо будет только об одном: когда кто-либо говорит «дело не в деньгах, это вопрос принципа», они, как правило, хотят сказать, что дело именно в деньгах!
Я объяснил все это своей жене. К моему удивлению, она стала на их сторону.
– Но ведь членам парламента действительно серьезно недоплачивают, разве нет?
Поразительно! Недоплачивают? Серьезно недоплачивают? Пришлось объяснить Энни, что членство в парламенте – это не более чем шикарно субсидированное удовлетворение собственного эго. Это работа, не требующая ни квалификации, ни профессионализма, ни результативности, ни даже обязательных рабочих часов, но которая при этом предоставляет комфортабельный кабинет, телефон и дотированное питание целой толпе чванливых краснобаев и надутых бездельников, которые вдруг обнаруживают, что многие воспринимают их серьезно только потому, что они могут ставить буквы ЧП после своих
– Но ведь всего лет пять тому назад ты сам был заднескамеечником, – не без язвительности заметила моя жена.
Пришлось объяснить ей, что я был исключением. Считался одним из лучших, поэтому-то и сумел подняться на самую вершину.
Энни поинтересовалась, уверен ли я, что мои ответы смогут заставить их замолчать.
Вряд ли. Но и им никогда не заткнуть мне рот.
– Впрочем, выбора в любом случае нет, – сказал я, слегка пожав плечами. – Страна просто не примет повышения зарплаты депутатам, когда мы урезаем таковую медсестрам и учителям.
– Медсестрам и учителям? – обеспокоенным тоном повторила Энни. – Но это ведь куда как более серьезно, разве нет?
Иногда мне кажется, что моя жена никогда не научится разбираться в нашей политической кухне.
– Нет, Энни, – устало сказал я, – намного менее серьезно. Медсестры и учителя не могут голосовать против меня до следующих выборов, а заднескамеечники могут проголосовать против меня сегодня в десять часов вечера.
Как я и предполагал, встреча с моими заднескамеечниками прошла очень бурно. Они сказали все, что, по-моему, и должны были сказать. Я сказал все, что, в соответствии со своим собственным предсказанием, и должен был сказать, а они посоветовали мне не забывать, что если я потеряю поддержку своих собственных заднескамеечников, то больше вообще ничего никому не смогу сказать.
Позже я вызвал к себе секретаря кабинета и укоризненно сказал ему, что если бы меня заблаговременно предупредили, накал этой встречи наверняка можно было бы несколько смягчить.
Он согласился, что да, отсутствие заблаговременного предупреждения, безусловно, достойно сожаления.
Что означало: он не понял сути вопроса.
– Это ведь ваша прямая обязанность, Хамфри, – намеренно подчеркнул я. – Вы секретарь Кабинета и должны позаботиться о том, чтобы нужные бумаги рассылались заблаговременно.
Он виновато опустил голову.
– Увы, господин премьер-министр, но у нас всегда серьезные проблемы с рассылкой документов до того, как они написаны.
Да, но если нужные документы не были написаны, то тогда почему они не были написаны? Я бросил на Хамфри сердитый взгляд.
– Ведь казначейство наверняка знало о наступающем кризисе, разве нет?
– Господин премьер-министр, – ответил Хамфри, пожав плечами. – Я не постоянный заместитель канцлера казначейства, вы же знаете. Вам лучше спросить об этом самого сэра Фрэнка.
– Ну и какого ответа, интересно, от него можно ждать? – спросил я. – Как вы считаете? Вы лично…
Хамфри снова пожал плечами.
– Смиренному смертному, подобно мне, не пристало даже догадываться о сложных и возвышенных побуждениях небожителей. Хотя, говоря в более общем плане, полагаю, сэр Фрэнк считает: если казначейство знает, что что-то надо сделать, то у Кабинета не должно быть слишком много времени, чтобы подумать об этом.
Это привело меня в бешенство.