Да здравствует Герберт Уэллс!
Шрифт:
С другой стороны, я сейчас прекрасно осознаю, что могу стать просто марионеткой. Которой легко управлять, даже дистанционно. Ну, или наказать. Особенно, если ослушаюсь каких-то команд или указаний тренера. Потому что уж о том, что мой имплант имеет возможность доставить мне сколько угодно боли, я догадался…
Чёрт возьми.
Получается, что я – тот самый «идеальный солдат»?! Этакий биоробот? Которого столь долго пытались создать в армии США, с помощью проектов типа «МК-ультра», «Сайфер», и массы других сверхсекретных детищ Пентагона?
Хм-м… Выходит, так.
Радует только
Впрочем, чего это я взялся? Кто мне сказал, что в черепушке моей, или в заднице, или ещё где, имеется этот самый имплант?! Никто.
А то, что я «вычислил», может оказаться всего лишь простым совпадением!
Мало ли каких «остаточных» или «побочных» эффектов не может дать долгое и частое использование Машины! Вот и мой сегодняшний сон… Может, просто сон?
И не нужно искать сложных объяснений там, где возможны более простые?
С этой самоуспокаивающей мыслью я наконец засыпаю…
Проснулся по будильнику.
Перепугаться не успел: потому что всё как обычно – смутные обрывки и кусочки сновидений, ускользающих из памяти, едва спустил ступни на коврик…
Значит, дали мне выспаться…
Или это я себя сам вчера с перепугу накрутил! И никто мне и не мешал! Высыпаться. Поскольку это моё собственное под-, или сознание подбросило мне этот… Хм-м…
Ладно, со вздохом встаю, и иду в туалет, а затем и умываться, и завтракать.
В школе сегодня всего три урока, а затем – практика. Это когда мы целых полчаса (!) смотрим на том же мониторе, как бородатые, а иногда бритые дяди с серьёзным видом смешивают из прозрачных пробирок, или колб разные реагенты. И те то краснеют, то зеленеют, то выпадают в осадок. Мне эти «доп. занятия по химии», если честно, до лампочки. Мне больше нравится такая «практика», какая была в прошлый раз: когда здоровенный, пусть плохо выбритый, зато явно всей душой радеющий за своё дело, качок-трудовик учил, как правильно браться за рубанок, как пилить доски, и как работать шуруповёртом. Изготовляя пусть и скворечник (По всей столице скворца сейчас не сыщешь даже за бессмертие души!), зато с явным кайфом.
Видно было, что мужик и умеет, и любит свою работу. И руки у него – тем концом вставлены!
Одно плохо: что нам никто и никогда не даёт и самим попробовать и правда – что-нибудь построгать, попилить, и сколотить. (Впрочем, как и смешать, и высадить в осадок…) Потому что теория – это одно. А практика – совсем другое. И я это понимаю, как мало кто. Потому что – одно дело, когда тренер рассказывает, как справляться с таким и таким приёмами, и совершенно другой коленкор – когда начинаешь, вначале медленно, а затем всё быстрее – отрабатывать эти контрприёмы. На друг друге и на тренере.
До автоматизма.
Это «знание» и умение – из тех, что должны сидеть в подкорке, впечатанные, вмурованные там – навечно. Потому что когда и правда – столкнёшься – будет не до «теоретических воспоминаний». Куда какой блок подставить, и как от подсечки уйти… А дело будет идти о жизни!
Так что я – за реальную практику.
И стальные мышцы.
Мытьё посуды сегодня проходит вполне буднично.
Никаких, как говорится, эксцессов и неожиданностей. Правда, стараюсь всё
Мне повезло.
Китаёза сам дал мне отличный повод при…баться: опоздал на три минуты.
Говорю:
– Ты опоздал.
Он отвечает:
– Да. Извини.
Я говорю:
– Убедительная просьба: чтоб этого больше не повторялось.
Он думает целых пять секунд. Пытается уразуметь, что это: скрытая угроза, или наглая провокация. Ущемляющая его «права». Осматривает меня придирчивым взглядом с головы до ног. Очевидно, осмотр вполне убеждает его в том, что низкорослый и худощавый шкет лет тринадцати, явно немного переросший свою ставшую маловатой рубаху, и на ногах которого тряпочками болтаются заношенные треники, ему не угроза. (О-о! Сколько вас, наивных балбесов, на этот мой сознательно поддерживаемый имидж купилось!..) Вероятно, именно поэтому азиат решается на «достойный» ответ. А ещё наверняка уповает на то, что их диаспора здесь достаточно велика, и в обиду его, если даже у меня, «наглого аборигена», есть «дружки», не даст:
– А то – что?
– А то мне придётся тебя немного поучить. Чтоб приучить к дисциплине. И уважению к другим людям. И их рабочему времени.
Тут уж он не выдерживает: смеётся прямо мне в лицо:
– Да пошёл ты на …! Придурок сопливый.
Чувствую, как в груди у меня нарастает такое светлое, всепоглощающее чувство: счастье!!! Вот оно: откровенное хамство! И всё – записано! Вытираю нос, где действительно что-то хлюпает: похоже, началась-таки у меня аллергия на моющие:
– Так – что? Может, тогда выйдем?
– Пошли! – вижу, как его узкие и без того глазёнки сужаются в хитром прищуре ещё сильней, и на губах играет снисходительная ухмылка: балбес, похоже, и правда верит, что легко меня, «избалованного» и самоуверенного москвича, уделает!
«Выйти» у нас можно только в одно место: узкий и заставленный мусорными баками проход за рестораном, где едва проезжает каждое утро мусоровоз, опустошающий эти самые баки. Вот туда и направляемся, причём я – даже не сняв передник-фартук.
Снимаю его уже там, после того, как несчастный китаёза, развернувшись ко мне лицом, становится в типовую для кунг-фу стойку, и раскорячивает пальцы, словно собирается вырвать моё сердце. Вот тогда и срываю фартук, бросив ему в лицо, стоит только ему метнуться вперёд!
От тряпки, летящей в морду, он уворачивается легко. Делаю вид, что страшно напуган, начинаю отступать. Он начинает бешено молотить уже сложенными в кистевые хваты ладонями, целясь мне в лицо и печень. Отбиваюсь легко, но старательно делаю вид, что сильно устал от мытья посуды, двигаюсь медленно, словно на последнем издыхании, а рукам, ставящим блоки – больно. Китаёза наддаёт: похоже, решил меня взять на испуг: корчит рожи, и визжит «Ий-я!», «У-ха!», «Х-х!». Отбиваю в очередной раз его бешенный натиск, умудряюсь поменяться с ним местами – а то отступать в нашем тупичке больше некуда. А теперь – есть куда. Туда, откуда он меня «гнал».