Даг из клана Топоров
Шрифт:
Тулам Свейн пожаловал по смарагду и по локтевой серебряной гривне. Мальчишки убрали остатки барана со скамьи. Главный жрец поднял с пола жертвенную чашу, заполненную дымящейся кровью, принялся бить по маслянистой поверхности прутиком. При этом он затянул древний гимн восхвалений Тору, подпевать ему разрешалось только тулам. Команда «Белого быка» в молчании внимала хриплому голосу. Несколько капель крови угодили Свейну в лицо. Он не стал стирать, только благодарно зажмурился, слушая песню тулов. Тулы раскачивались, то возвышали дребезжащие голоса, то басили, благодаря мудрых повелителей.
– Спасибо
Свейн еще долго перечислял, отчитываясь перед могучими асами в своих торговых победах. При этом он был скромен, но горд. Потому что он снова выжил в бою. Он сумел угодить суровым богам. Он довел торговый караван до родных берегов.
Здесь же зарезали, наконец, хромую олениху, потому что Свейн отыскал на берегу кормилицу. Женщина согласилась плыть на север и сопровождать ребенка до озера Ветерн, до самой фермы бонда Северянина.
Много позже херсир вспоминал – это было славное время, никто из конунгов Ютландии и Сконе не пускал ратную стрелу, царил мир на севере и юге…
Пришел месяц Свадеб, когда фелаги «Белого быка» вытащили драккары на сушу, укрепили на распорках и залили смолой борта до весны. Свейн на шести повозках добрался до фермы Олава Северянина. Путь его лежал до Бирки и еще дальше – в фюльки норвежцев, где за нежные ткани платили втрое. Но к старшей сестре мореход заезжал всегда.
Хильда заметила брата раньше, чем расшумелись цепные псы. Олав Северянин тоже вышел из кузницы, за ним потянулись младшие братья. Они стояли, посмеиваясь, полуголые, в кожаных фартуках. Олав любил своего родственника Свейна, состоял даже в его фелаге, владевшем пузатыми кноррами, хотя считал его большим чудаком. И в этот раз Свейн вырядился как франкский граф. Просоленные тряпки оставил на корабле, попарился в бане, постригся. Длинные волосы он скрепил налобной повязкой, бороду подровнял клинышком, нарядился сразу в две клетчатые красно-синие рубахи и в широкие кожаные штаны, стянутые тесьмой у щиколоток. Сапоги с каблуками из коровьих копыт он тоже оставил под палубой, вместо них щеголял в узких ботинках на шнуровке.
– Что там такое? – Хильда небрежно кивнула на первый сверток, хотя ей очень хотелось развернуть его поскорее. В ее жизни новости и подарки были редкостью. Уход за громадной фермой, слугами, скотиной и тремя детьми не оставлял времени на развлечения.
– Ой, какое чудо! – взвизгнула Хильда, а за ней хором стали подпрыгивать и кричать другие женщины. Трелли и свободные работники кузнеца Северянина сбегались к повозкам со всех сторон.
– Это шелк, ничего особенного, – Свейн самодовольно улыбнулся и подкрутил ус. – За этот отрез я отдал молодую трелли и моржовый бивень.
– А там что?
– Ага, там тебе еще подарочек.
Когда развернули второй сверток, воцарилась тишина. Хильда с тревогой посмотрела на мужа. Олав Северянин пожал плечами, ему было
– Где ты его подобрал? – Хильда осторожно прикоснулась к темным жестким волосам ребенка. – Он совсем… совсем чужой. Ты убил его родителей?
– Его принесло море. Три дня его кормила олениха. А теперь кормит эта добрая женщина.
– Он какой-то странный… В море кидают немало падали. Не принес бы нам беды…
– Пока что он принес только удачу. Он спас меня от гибели. Если не веришь, спроси моего кормчего Ульме, он не станет врать. Впрочем, если он вам не нужен, я его выкину.
Дородная румяная кормилица поклонилась. Ей тоже было все равно, плату она уже получила. Жизнь ребенка, если это не сын конунга или ярла, ничего не стоит. Даже если это сын могучего бонда, такого как Олав Северянин. Только боги решают, кому жить, а кому умирать в младенчестве. Поэтому жалость и слезы – ни к чему.
– Почему он молчит? Почему он так смотрит? Он немой? Его кормила олениха?
Две старшие дочери Северянина стали дергать мать за рукав. Им очень хотелось поиграть с малышом. Приковылял одноногий Горм со своей лирой, пощупал волчий след на макушке, многозначительно хмыкнул.
– Он кричит, когда хочет есть, – Свейн решил не напоминать сестре о пророчествах финской колдуньи. – Он настоящий воин. В море его клевали птицы, соль разъедала его раны, но он не плакал. Потом у нас была добрая битва с эстами, и мальчишка помог нам победить.
– Как такое может быть? – изумились кузнецы. – Как он мог тебе помочь?
– Он смеялся, когда мог бы плакать.
– Но такой маленький не мог смеяться…
– За него смеялся тот, кто дает счастье. Сам владыка Бальдр вселился в него!
– Ладно, я оставлю его… – Мысли Хильды были не о мальчике, а о свертке с драгоценными восточными тканями. – А что это за страшный коготь? Там какие-то письмена…
Один за другим люди с фермы стали подходить и разглядывать длинный желтый коготь. Но грамотных в обширном хозяйстве кузнеца Северянина не нашлось. Последним заглянул Путята, пожилой трелли, купленный Олавом в Хольмгарде.
– Это глаголица, – уверенно заявил Путята. – Здесь написано: «Даг из клана Топоров».
Глава четвертая
В которой найденыш знакомится с волком Каласом, слушает море и решает стать охотником
Первое, что запомнил трехлетний Даг, – огонь. Огонь был всегда.
Пламя танцует в горне, искры шумно разлетаются по ветру, иногда больно жалят щеки. Отец не боится искр, он хохочет над ними. Отца зовут Олав Северянин, он хозяин кузницы и фермы. Багровые искры плещутся вокруг его жилистых рук, вокруг его яростной улыбки, и кажется, сам могучий Водан вселяется в него!.. Кузница стоит на голом камне, дабы случайной искрой не поджечь другие дома. Чтобы добраться до ее серых стен, сложенных из тесаных валунов, нужно миновать тяжелые ворота и выйти за пределы земляного вала. Непростой путь для маленького человечка! Но часто случается так, что в путь человека толкает обида…