Далекие огни
Шрифт:
— Так где же эти бедняги сейчас?
Доктор хитро прищурился.
— Да все там же. Через два месяца, где-то в начале марта, они снова стали стягиваться на старые обжитые места. По двое, по трое, обычно ночью, возвращались они в свою, можно сказать, землю обетованную. Я тут виделся как-то с дедом Евсеем: это его идея. Пущай, говорит, возвращаются, это, говорит, наша территория, и жить мы будем только здесь. А дабы не привлекать внимания городских властей массовой миграцией, решено было возвращаться не всем скопом, а маленькими группами, в темное время суток. Словом, бомжатник снова функционирует, хотя ряды его заметно поредели: многие совсем ушли из города. Власти-то, конечно, в курсе подобных передвижений, но делают вид, что ничего не происходит: они всегда были лояльны к местным бездомным. Да и на руку властям, что бомжи группируются в одном месте — так их легче контролировать.
Он достал сигарету
— А теперь о главном. То есть о нашем общем деле. — Он выдержал паузу. — Помнишь, я тебе говорил, что подключил к поискам одного моего хорошего знакомого из городского УВД? Идея заключалась в следующем. Как тебе, может быть, известно, в Москве, на Петровке, имеется некий информационный банк данных, где хранится вся информация криминального характера. В этот банк данных стекаются официальные сводки со всей страны, из самых отдаленных ее уголков. Вот я и подумал: а нельзя ли оттуда выудить информацию об исчезнувших людях за некий определенный период времени? Ведь сведения такого характера наверняка хранятся на Петровке. Ты объявился в Огнях где-то в середине сентября. Так? Так. На проведение операции по пересадке органов, небольшое послеоперационное лечение, обработку и промывку твоих мозгов и доставку твоей персоны в Огни ушло, по грубым подсчетам, месяца два. Дабы не ошибиться, я добавил к этому контрольному сроку по полтора месяца, до и после, и получил, таким образом, временной диапазон, равный трем летним месяцам: июнь, июль, август. Иначе говоря, поиск нужно было проводить именно в этом интервале времени. А поскольку мне, как и любому другому простому смертному, доступ к банку данных закрыт, я и решил воспользоваться услугами местного УВД. В Москву полетел официальный запрос с просьбой предоставить информацию обо всех фактах исчезновения людей, имевших место в стране за период с июня по август прошлого года. Через месяц пришел ответ. И вот здесь-то начинается самое интересное. Из всего списка исчезнувших за указанный период ни один, слышишь, ни один не соответствовал тебе — ни по возрасту, ни по комплекции, ни по другим данным. Расчет был простой: сопоставить факты, исключить тех, кем ты явно быть не можешь, и определить, кто же из указанного списка есть ты. Но, увы, официальный ответ из Москвы нужных результатов не дал. Тебя в этом списке не оказалось. Правда, было в списке несколько человек, соответствовавших твоим внешним данным, но все они, так или иначе, уже обнаружили себя: кто-то утонул и был найден в таком-то водоеме, кто-то стал жертвой мафиозных разборок, а кто-то просто сбежал от сварливой жены, был вычислен расторопными сыщиками и водворен в лоно семьи. Возникал вопрос: а не могло ли так получиться, что факт твоего исчезновения в органах вообще не зафиксирован? Я прикидывал и так, и эдак, и в конце концов пришел к выводу, что в принципе это возможно, но очень маловероятно. Каждый человек всегда оставляет какой-то след, и когда след обрывается, это сразу становится заметным. В конце концов, каждый человек имеет родственников, друзей, знакомых, где-то работает — если, конечно, он не бродяга «без определенного места жительства», к каковым ты явно не относился. Выброси человека из привычного круговорота событий — и тут же образуется вакуум, нарушающий сложившиеся связи, заставляющий окружающих тем или иным образом реагировать. Понимаешь, не мог ты исчезнуть бесследно, я это нутром своим чуял. Я готов был дать голову на отсечение, что факт твоего исчезновения где-то зафиксирован, например, в каком-нибудь районном отделении милиции. Однако на Петровке о тебе никаких данных не имелось. Где-то цепочка обрывалась, но где? Я был в тупике. И тут мне на помощь вновь пришел мой знакомый из городского Управления. Желая довести начатое до конца, он воспользовался какими-то личными каналами — то ли друг у него работает на Петровке, то ли дальний родственник — и послал еще один запрос, уже неофициальный. И представь себе, на этот раз сработало! Как оказалось, факт твоего исчезновения, действительно, был зафиксирован в банке данных на Петровке, но очень скоро, по негласному указанию сверху, эта информация была из банка изъята. Просто стерта из памяти центрального компьютера. Однако в архиве одного из периферийных компьютеров, через который эта информация прокачивалась, сохранился нужный нам след. Тайком, без ведома руководства вычислительного центра, удалось восстановить потерянные данные. Так же тайком они были переправлены сюда. В начале марта я уже имел их. Понимаешь теперь, какому крупному зверю досталась твоя почка? Для того, чтобы осуществлять контроль над центральным банком данных МВД России, нужно иметь не просто большие бабки — нужно иметь огромные бабки. Или огромную власть, что, в принципе, одно и то же.
Доктор закурил еще одну сигарету, несколько раз прошелся
— Теперь я знаю, кто ты, — произнес он, медленно проговаривая слова.
Петр улыбнулся и остановил его движением руки.
— Погоди, не торопись. Дай и мне словечко вставить. У меня ведь тоже есть для тебя новость.
Доктор удивленно вскинул брови.
— Ну, выкладывай.
— Я тоже знаю, кто я.
Доктор вытаращил глаза.
— Вспомнил?! — воскликнул он. — Сукин сын! И ты… ты молчал!
— Да ты мне рта не дал раскрыть, — рассмеялся Петр.
— Рта не дал раскрыть! И он еще оправдывается! — Доктор подскочил к нему, схватил за плечи и с силой тряхнул. — Ну, говори! Как тебе это удалось?
— Да я и сам не знаю. Как пришел в сознание, так сразу и сообразил: все теперь на своих местах. Словно какая-то стена рухнула.
Доктор хлопнул себя ладонью по лбу.
— Понял! — заорал он. — Все понял! Это тот тип с монтировкой тебе мозги вправил! Помнишь? Гудзон, кажется. Которого полковник завалил.
— Выходит, добрую службу мне Гудзон сослужил.
Доктор вскочил и быстро заходил по палате.
— Вот так-так! Бывают же чудеса на свете!
Он снова остановился.
— Что ж, будем знакомиться.
— Будем, — улыбнулся Петр. — Думаю, время пришло. — Он протянул руку. — Сергей Ростовский, помощник генерального директора по экономическим вопросам одной из московских фирм.
Доктор ответил крепким рукопожатием и в свою очередь представился.
— Николай. Осипов Николай, хирург Огневской городской больницы.
— Что ж, официальную часть церемонии можно считать законченной.
Петр, вернее, Сергей Ростовский, внезапно расхохотался.
— Ты чего, мужик? — уставился на него доктор.
— Да понимаешь, — сквозь смех отвечал Сергей, — я ведь до сих пор понятия не имел, что тебя Николаем зовут. Все доктор да доктор. Даже неудобно как-то.
Доктор открыл было рот, намереваясь что-то сказать, но не удержался — и тоже расхохотался.
Когда на шум прибежала дежурная медсестра, она решила, что и у доктора, и у пациента поехала крыша. Причем, капитально.
Глава четырнадцатая
До прибытия поезда оставалось десять минут. Сергей Ростовский и Николай Осипов стояли на платформе и молча курили. Говорить ни о чем не хотелось.
— Не люблю провожать, — нарушил молчание доктор. — Нудное это занятие, словно клещами душу из нутра вытаскивают.
Стояло начало июня. Сергей к этому времени окончательно поправился и даже успел загореть. Его неудержимо тянуло домой, к жене и дочке, которых он не видел уже около года. Да, почти год минул со дня его исчезновения. Как они его примут? Наверное, уже давно вычеркнули из списка живых. Сердце бешено колотилось в груди, когда он представлял, как входит в подъезд своего дома, как поднимается по лестнице, как нажимает до боли знакомую кнопку звонка, как дверь открывается… Дальше его воображение буксовало. Сотни раз он прокручивал в голове эту картину, но так и не мог решить, кто же ему откроет дверь — дочь или жена? А если дома никого не окажется? Ведь у него даже ключа от собственной квартиры нет.
Где-то пробило двенадцать пополудни. Сергей очнулся от своих дум.
Поезд опаздывал.
Доктор был мрачен и печален, в глазах, предательски блестевших, таилась тоска. Сергей прекрасно понимал состояние своего друга и от души жалел его. Ему и самому было жаль расставаться с этим чудаком, но он знал — впереди его ждала встреча с самыми родными, самыми близкими ему людьми.
— Не горюй, Николай, — похлопал он доктора по плечу, — не на век прощаемся. Свой московский адрес я тебе оставил, приезжай, как только выберешь время. Надеюсь, не заплутаешь в Москве-то?
— Я, к твоему сведению, мединститут в Москве кончал, целых шесть лет оттрубил, от звонка и до звонка. Так что столицу как свои пять пальцев знаю.
Наконец послышался шум приближающегося поезда.
Доктор встрепенулся.
— Ну все. Поезд уже на подходе. — Он стоял, не отрывая преданного взгляда от Сергея. — Ты только одно помни, мужик — у тебя здесь есть верный друг. Если честно, Бог меня в этой жизни друзьями обидел. Не было у меня настоящих друзей. И еще: найди того мерзавца. Из-под земли достань! Понял?
Сергей кивнул.
— Найду, — твердо сказал он.
Поезд остановился. От него пахнуло жаром раскаленного металла.
— Остановка поезда — две минуты, — сонно-монотонным голосом объявил диспетчер.
— Давай, что ли, обнимемся, — смущенно предложил доктор.
Друзья крепко обнялись.
— Ну будет, будет, — мягко отпихнул он Сергея. — А то опоздаешь.
Поезд уже тронулся, когда Сергей вскочил на подножку.
— Если что, бей телеграмму! Примчусь! — крикнул вдогонку доктор.