Далекий светлый терем (сборник)
Шрифт:
– Честь, – пробормотал Оппант.
– Не слышно.
– Великая честь! – заявил Оппант треском ножек и взмахами сяжек.
Юваннап кивнул, а Оппант повел глазом на стражей. Все стояли головами наружу, готовые защищать Основательницу от опасности, так что на царицу смотрели не глазами, а менее уважаемой частью тела. Шуточки на подобные темы были в ходу среди свободомыслящей молодежи, но тугодумный Юваннап смертельно бы обиделся, услышь что-то подобное.
Ывакк с облегчением перевел дух, когда Оппант молча остановился перед ним, делая церемониальные жесты. Незаметным наклоном члеников сяжек Ывакк успел сообщить, что панцирник слева – невыносимая, но опасная скотина, а рабочий справа – добрый малый, но неразвит, от восторга трепещет…
Оппант занял место Ывакка, а Юваннап еще несколько мгновений стоял перед Оппантом, словно бы отыскивая, к чему придраться. Оппант сделал преувеличенно торжественную стойку, напустив на себя глупый и радостный вид, и довольный Юваннап торжественным шагом похромал вдоль параболического кольца стражи.
Оппант раздраженно переступал с ноги на ногу. Пусть панцирники стоят в полной неподвижности, если желают. Это вообще только их дело – защита Племени. Раньше охрану покоев царицы несли только они. Огромные, свирепые, с крепкими жвалами – они здесь на месте. В древние времена враги иной раз вторгались даже в царские покои…
Волна реформ пошла только после Второго Осознания. Племя быстро разрослось и окрепло, ощутило себя в полнейшей безопасности, и как раз тогда разросся высший стаз – двадцатый! – термов, которые не годились ни для войны, ни для строительства… Но у них было больше всего ганглий, они умели мыслить быстрее всех и лучше всех. Они начали проводить реформы, в том числе и такие нелепые, как смешанная стража…
Оппант осторожно повел головой, рассматривая остальных. Двадцать термов. По одному от стаза. Стоят вразбивку, чтобы высокие стазы не группировались. Воспитывают чувство равенства перед Племенем. Глупо, перегиб.
Ему показалось, что он улавливает какой-то шелест. Медленно повернул голову, прислушался.
– Оппант! – донеслось до него яснее. – Это я, Умма…
Волна жара хлынула ему в лицо. Глупец, не заметил за огромной тушей панцирника Умму! А этот глупец Юваннап нарочно разделил их, поставив посредине панцирника?
У него сердце переполнилось нежностью при виде Уммы. От нее веяло теплом и уютом. Рядом с Уммой, словно для контраста, стояла неуклюжая Длота. У нее голова была непропорционально велика, на жвалах виднелись неприятные зазубрины. У нее, как и у Уммы, нижний валик брюшка раздулся от четырех созревших яйцекладов, но это вовсе не волновало Оппанта. Наоборот, ее хлещущее изо всех ноздрей здоровье казалось отвратительным, слишком приземленным, хотя Длота явно превосходила Умму по ряду интеллектуальных параметров.
И все-таки Умма была самым одухотворенным, самым нежным, самым понимающим существом в Племени. Длоту Оппант уважал, прислушивался к ее мнению, но ради Уммы готов был выбежать из Купола и сражаться со всеми хищниками Вселенной. Конечно, такие грезы достойны разве что безмозглого панцирника, однако разум при виде Уммы молчал, вместо него кричали и пели все шесть эмоциональных и довольно безалаберных сердец.
Сейчас Оппант смотрел на ее нежное просвечивающее тело и не находил слов. У нее аккуратная голова, от которой словно бы исходит золотое сияние, внимательные ласковые глаза, которые словно бы гладят его невидимыми сяжками, а сами сяжки грациозно колышутся над ее глазами, приветствуя весь мир, радуясь жизни.
Все шесть ножек у нее стройные, и когда Умма двигалась, на нее оглядывались даже белые термики, которым еще линять и линять, пока начнут постигать начала прекрасного.
Рожденная «царицей в комбинезоне», Умма могла бы заменить в любой момент Основательницу, если бы та состарилась или погибла. Однако после Второго Осознания царский титул терял значимость. Если раньше каждый из дублеров мечтал занять место в царских покоях, то сейчас все больше молодежи высших стазов отдавали себя науке, философии, миропознанию, строительству, уходили в образователи молодняка… Конечно, желающих на место царицы еще много, но Умма ни за что не согласится превратиться в разжиревшую самку, постоянно откладывающую яйца. К счастью, в их мире, где достаточно одной Основательницы для Племени, понижение рождаемости не грозит.
Умма занималась с упоением всякого рода исследованиями, перепрыгивая с предмета на предмет. У нее ганглий меньше, чем у Оппанта, но, к его удивлению, она преуспевала за счет неиссякаемой энергии и жизнелюбия. Сам Оппант, утомившись за день, заползал в нишу, мечтал отоспаться, а она еще прыгала, вертелась, ходила на голове, верещала и приставала с расспросами.
С ней было трудно, но с ней он был счастлив. Это не червяк, откладывающий яйца, а нежная Умма, жадно мыслящая, полная идей, хоть и нелепейших, жаждущая перестроить жизнь Племени, улучшить, дать всем счастье, решить разом все проблемы.
– Умма, – прошептал он нежно, мучаясь от того, что термы средних стазов, к которым принадлежала Умма, слабо владеют богатейшим идеомоторным языком, – как ты здесь оказалась?
– Плоды равноправия, – ответила она тоже шепотом. – Мы с Длотой первые из женщин в почетной страже, но не последние!
– Глупость это, а не равноправие, – ответил он. – Даже нам, ноостерам, здесь нечего делать. Зачем отбивать корм у воинов?.. Ладно, оставим эти проблемы мудрецам Совета. Ты что делаешь после стражи?
– Наверное, отосплюсь, – предположила она. – Я уже забыла, что это такое…
Внезапно панцирник, что стоял между ними, грозно щелкнул жвалами. Его огромная литая голова повернулась из стороны в сторону. Маленькие глазки, укрытые прочными пластинами, прошлись сперва по Умме, затем по Оппанту. На Оппанте он остановил очень долгий взгляд, и Оппант присел, не в силах смотреть в лютое лицо. Голова панцирника была огромная, крохотные глазки прятались в узеньких щелях, страшные жвалы почти в половину роста Оппанта. Даже туловище, мягкое и незащищенное у других термов, у панцирника укрыто прочным хитином. Это был лютый зверь, легко приходивший в ярость, злобный и подозрительный. Однако панцирники в последние тысячи лет обрели первую форму разума… Совет же предоставил всем стазам равные права. Нет ли и здесь ошибки? Не поспешили ли?
– Да храни нас Купол! – воскликнул Оппант, преодолевая страх. – Еще не скоро сотрутся различия между стазами. Мир будет иным, и горы будут другими.
– Говори тише, – попросила Умма. – Я боюсь! Может быть, он понимает нас.
– Он воспринимает только шум, – ответил Оппант неуверенно. – Звуковая речь для них все еще недостижима… из-за сложности.
– Все равно говори тише. Он раздражен…
Она умолкла. Вдоль цепи почетной стражи вышагивал Юваннап, бдительно всматриваясь в лица. Ему приходилось то наклоняться, то задирать голову, ибо здесь стояли рабочие, разведчики, строители колодцев, техники, учителя… все разного роста, сложения. И напыщенно-серьезный Юваннап выглядел нелепо.