Далеко ли до Сайгатки?
Шрифт:
— За маленькими присмотрите-е!.. За маленькими!
— Сергей Никанорович, нам на какую подводу?
— Мальчики на вторую и третью.
— Маленькие тронулись уже? Скажите там, впереди…
— Танька! Танечка!..
Наконец гружёные подводы вереницей потянулись от берега. По Каме, разворачиваясь и выгибая серые хвосты дыма, тоже задвигались гуськом четыре катера.
Подняв воротник пальто, Ольга Васильевна молча шагала за последней подводой.
Сзади, обгоняя её и разбрызгивая жидкую грязь, шмыгнул и прыгнул
— Голиков Евгений, — громко сказала Ольга Васильевна. — Почему ты сел не на свою подводу? Мальчики с Сергей Никаноровичем. Слезь, догони сейчас же и пересядь.
— А мне и тут хорошо! — весело гаркнул мальчишка.
— Ах, тебе хорошо? — В два шага Ольга Васильевна была у подводы, неожиданно ловко стянула его на землю. — Прекрасно. Идти пешком тоже неплохо. Вот и пойдёшь со мной рядом.
Мальчишка вырвался, посмотрел на неё оторопело и с ухмылкой зашагал вперёд, растаптывая липкую грязь.
По решению Тайжинского сельсовета интернат разместился в школе-семилетке.
Сделать это было не так-то просто.
Из классов вытащили парты, внесли и установили самодельные, сколоченные из шершавых досок топчаны; сельпо выделило двести метров бязи, превращать которую в простыни пришлось позднее не только воспитателям, но и всем умевшим держать иголку в руках девочкам. Из райцентра на другой же день привезли одеяла, вёдра, тазы, кастрюльки — громоздкое, необходимое хозяйство. Продукты присылал тайжинский колхоз. Со скрипом, но жизнь налаживалась.
Ольга Васильевна с сердцем захлопнула чемодан и задвинула его под стол.
— Тридцать восемь кусков, — сказала она недовольно. — А надо пятьдесят, не считая воспитателей… Да разве такими обмылками отмоешься? Все же заросли грязью. Пересчитай-ка, дружок, ещё раз!
Аккуратно нарезанные брусочки мыла лежали на столе. Дежурный по комнате мальчиков, Серёжа Груздь, с облепленной мылом проволокой — ею он резал бруски — склонился над столом. Выпятив губы, тыча проволокой в каждый, стал считать:
— Три ряда по четыре, это будет двенадцать…
Ольга Васильевна выдвинула опять чемодан, порылась в нём, достала непочатый кусок душистого мыла и сказала:
— Из этого ещё три нарежь и крикни, чтобы начинали мыться. Маленькие, конечно. Я пойду, пошлю кого-нибудь в сельпо.
Она вышла на крыльцо школы. От бани за школой валил дым. Собственно, это была не баня: весной в Тайжинке заложили новую пекарню; когда началась война, работу прекратили, а теперь к приезду эвакуированного интерната в недостроенном помещении подмазали печь, привезли котёл и сбили лавки.
Ольга Васильевна постояла во дворе. Школа была двухэтажная, каменная, добротная. На бывшей спортплощадке торчали столбы,
«Крышу бы над площадкой навесить, можно будет хранить дрова…» — подумала Ольга Васильевна.
Мимо пробежали две девочки с деревянными шайками и полотенцами.
— Разве первые вы? — окликнула их Ольга Васильевна.
— Нет, мы Валентине Ивановне помогать. Там мальчишки вёдра растаскали, а воды не несут!
Ольга Васильевна вышла на улицу. На темнеющих за домами огородах кто-то ухал и взвизгивал. За оградой вдруг взлетела круглая ушанка и пронзительно заверещала коза. Придерживая пальто, Ольга Васильевна перескочила лужу и свернула в проулок. Оттуда тотчас стрельнули к колодцу двое мальчишек с пустыми вёдрами. Через ограду перемахнул третий и, чуть не сбив Ольгу Васильевну с ног, швырнул в небо кепку.
— Голиков! Что с тобой?
Мальчишка встал как вкопанный, пригнув бычком лохматую, давно не стриженную голову.
— А чего?
— Не чего, а что. Что вы здесь делали?
— Сенники в сарае набивали!
— Вам же велели таскать воду.
— А Валентина Ивановна из бани выгнала!
— За что? Видно, не зря тебя Мамаем зовут.
Мальчишка довольно хмыкнул.
— Я Лёшку Красильникова ведром огрел…
— Ну, за это и будешь мыться после всех, один. А за то, что не носишь воду, притащишь пять вёдер лишних и сольёшь в бочку у ворот. Теперь покажи, где и какие вы сенники набивали!
Мамай охотно шмыгнул к сеновалу. Там на земляном полу и правда стояли в ряд большие холщовые мешки. Он подхватил один, тряхнул так, что сено посыпалось из незашитого края.
— Во, видали?
— Видала. Только это не ты набивал. Ты же только что прибежал из огорода.
— А я тоже могу!
— Вот и отлично. Набьёшь как следует все оставшиеся пустые мешки. Понял?
— Вы же велели воду, пять вёдер?.. — растерянно протянул Мамай.
— Да, и воду, и мешки. Мало того: когда сделаешь всё, сходишь с моим поручением в сельпо, по записке возьмёшь мыла и принесёшь мне.
— Уй ты, в сельпо, я мигом! Мне мать на дорогу полсотни отвалила… Давайте записку!
— Нет, сперва натаскай воду и набей мешки. А полсотни сегодня же сдашь мне на хранение, копейка в копейку. Понятно?
Лицо у Мамая сразу вытянулось.
Ольга Васильевна хотела уже повернуться и уйти, как в воротах сеновала появилась вихрастая голова и восторженный мальчишеский голос сообщил:
— Мамай, там дядёк верхом приехал, ух мировой! Сапожищи до колен, сумка на ремне, молоток длиннющий…
Голова скрылась, Мамай ринулся было к воротам. Но Ольга Васильевна проворно загородила ему дорогу.
— Будь любезен, сначала потрудись выполнить назначенное, — сказала не без ехидства.
— А я… и не любезен вовсе! — выпалил ошарашенный Мамай, не найдя более подходящих слов.