Далеко ли до Сайгатки?
Шрифт:
Ветер с неистовой силой обрушивался с неба. Занесённая снегом Боярыня жалобно заржала.
— Тащи… понемногу! Тормоз ставь… Отдыхай! — прокричала снизу Вера Аркадьевна.
— Не бойтесь! Я спра… — Конец слова унесло в поле.
Вот теперь начиналось самое главное. Спиря взялся за рукоятку, изо всех сил упёрся в стойку ногами… Весь напрягшись, следил за медленно ползущим на вороток канатом. После короткого отдыха, пока тормоз сдерживает бадью, ещё несколько оборотов, потом ещё… Теперь уже Вера Аркадьевна поднялась со дна шурфа на три метра, теперь на четыре… Она помогает ему там, упираясь в стенки…
И вдруг произошло то, чего не ожидали и не могли предвидеть ни мальчик, ни она сама.
Тормоз воротка сильно щёлкнул, точно выстрелил, в стойке что-то громко хрустнуло… Вырвавшаяся рукоятка больно ударила Спирьку по локтю… Бешено закрутился вороток… Тупой удар сорвавшейся бадьи о дно шурфа, приглушённый, неясный крик там, в глубине, и внезапная пугающая тишина, только свист ветра в ушах.
Упав на насыпь, ловя ртом воздух, забыв о разбитой в кровь руке, Спирька крикнул сквозь хлынувшие от боли слёзы:
— Вера Аркадьевна… Тормоз, тормоз сорвало!
Но ответа не было. Ужас охватил мальчика. Она упала, разбилась, лежит без сознания…
— Вера Аркадьевна!..
Наконец далёкий, изменившийся её голос:
— Что… случилось?
— Тормоз вырвало! Вы-то… Вы-то как?
— С ногой неладно… Если можешь…
Он вскочил, заметался по насыпи.
— Сейчас! Маленько потерпите, я сейчас!
И был уже возле воротка: да, из стойки вырвало храповик тормоза. Теперь вся надежда только на его руки, на его силу! Сможет ли он поднять наверх, удержать бадью с Верой Аркадьевной? Справится ли? Иного выхода нет! Она ждёт его в темноте, на дне шурфа ушибленная, может быть искалеченная… Если бы не эта боль в локте!..
— Тащи понемногу… Ничего… Я буду… помогать!..
До крови закусив губу, отчаянно морщась и не сдерживая слёз, Спиря что было силы навалился опять на вороток.
Новый неистовый порыв ветра стегнул сверху. Обжигая лицо, сорвал с головы шапку, швырнул куда-то. Снежная пыль резанула глаза…
Спирька вытер рукой лоб.
Вера Аркадьевна лежала у насыпи, и на побледневшее лицо садились крупные белые хлопья. Ветер спал, снег валил теперь густо, сплошной пеленой. Спирька сбросил куртку, хотел накинуть на Веру Аркадьевну. Она сказала тихо:
— Не надо. Помоги встать…
Застонала, ступив на разбитую ногу. Подогнув её, бессильно опустилась опять на землю.
Тогда Спиря свистнул, подозвал Боярыню. Та, мягко переступая, подтащила к шурфу телегу. Мальчик отряхнул тяжёлый от снега брезент, обхватив Веру Аркадьевну, помог доковылять до телеги, с трудом подсадил…
— Пробы… Пробы не забудь.
— Я знаю!
Чуть не вскрикнув от боли (локоть едва ворочался), поспешно перетаскал мешочки. Опять подул ветер, туча снега поднялась с поля, мешаясь с наступившей темнотой.
Спирька не чувствовал, что ветер леденит у него на голове мокрые волосы. Бережно укрыв Веру Аркадьевну брезентом (даже в темноте было видно, какое бледное у неё лицо), он взялся за поводья.
— К бору теперь подадимся! — крикнул он ободряюще. — Сторожка тут лесникова где-то должна быть. Отогреться вам надо.
Вера Аркадьевна не ответила. Боярыня, точно понимая, косила на неё глазом, готовно перебирала ногами.
А снег всё валил и валил. Поле, белое и слившееся с небом, как будто подошло вплотную. Иногда казалось — сквозь мутную мглу темнеют деревья. Но, когда подъезжали ближе, они расступались.
— Боярыня, вывози, голуба! — умоляюще кричал Спирька, встряхивая поводьями.
Лошадь, упрямо выгнув шею, шагала по колено в снегу. Вдруг, коротко заржав, она остановилась.
— Что, сбились? — слабо спросила из-под брезента Вера Аркадьевна.
— Не должны бы… — Спирька спрыгнул, сделал два шага и сразу превратился в белый столб.
Боярыня, точно решившись, вскинула голову и пошла смелее. Облепленные снегом колёса еле ворочались, телегу качало из стороны в сторону. Впереди зачернело что-то…
— Видать, бор недалече… — с надеждой прокричал Спиря.
Налетел низкий гул — это гудели потревоженные первой метелью сосны близкого уже леса. Ветер стегал порывами, ему мешали их могучие вершины.
Вера Аркадьевна высунулась из-под брезента.
— Спирюшка, чудится мне или правда — огонь?
За стволами моргнул и спрятался красный глазок.
— Сейчас погляжу! Может, как раз и сторожка…
Мальчик, увязая в рыхлом снегу, побежал вперёд.
…Это была настоящая избушка на курьих ножках, только вместо ножек её подпирали четыре разлапистых, обросших мохом пня. В окошке ярко и приветливо горел огонь. Спирька стукнул в стекло.
Кто-то загородил свет, и Спирька прокричал сдавленно:
— Отвори-ите!..
В сенцах загремело, дверь окуталась паром, и высокий худой старик в наброшенном тулупе и валенках вышел на ступеньку. Он держал фонарь, ладонью загораживая его от ветра.
— Кто такие?
— Сайгатские мы, пустите обогреться!
— В избу айдате, милости прошу. — Голос у него был звучный, молодой.
— Помоги, деда, не осилю. Там человек со мной!
Старик легко сошёл со ступенек. Спирька побежал назад, вывел Боярыню. Вдвоём они осторожно перевели Веру Аркадьевну в избу. Спирька вернулся, поставил Боярыню у затишной стены, бросился обратно в сени. Налетевший ветер с силой захлопнул за ним дверь. Высокие сосны снова загудели.
В Сайгатке
Ганя вышла на запорошённую снегом улицу — никого. Она поёжилась и прошлась до околицы. Слеги были откинуты, точно ожидая приезжих. Дорога сровнялась с полем. По ней, опустив хвост, рысью пробежал Угрюм, видно, тоже заждался хозяина… Спирька, Спирька, уж не стряслось ли чего с тобой и с Верой Аркадьевной? С коих пор уехали…
Ганя опять терпеливо зашагала по дороге. Подождала возле школы. Жаль, что у них в Сайгатке только до четвёртого класса, вот Варя и ходит каждый день в Тайжинку… Сегодня и она тоже запаздывала, наверное, пережидает погоду. Сестрёнка Домка увязалась за Машей Азариной в военкомат. Маша утром получила какое-то письмо с фронта, наверное, от коллектора Толи, и стала грустная-грустная…