Далеко ли до Сайгатки?
Шрифт:
А она в это время уже стояла на пороге их комнаты, глядя на всех погасшими глазами. Руки сжимали покрытый тёмными печатями белый треугольник — конверт.
— Дядя, — сказала Варя и шагнула вперёд. — Дядя, я почту всю разобрала, как вы велели… Дядя и Вера Аркадьевна. — Она вдруг облизнула пересохшие губы. — Одно письмо из Москвы было, от Наташи. Я уже прочитала. Вот!
«Здравствуй, дорогая сестрёнка Варюшка!
Варя (дальше несколько строк были тщательно зачёркнуты тушью и начиналось с обрывка фразы)… и не из нашего района. Я ведь тебе писала, что мы с Катей (с Тумбой, понимаешь?) будем работать теперь в госпитале, помогать медсестрам, а учиться всё ещё нельзя, только ты, видно, не получила.
Варюшка, мы с Катей очень волновались, а по коридору всё время ходили раненые, и один был весь забинтованный, на костылях. А потом в ожидальную вошла санитарка и крикнула: «Кто тут из школы присланный?» Мы с Катей сказали: «Мы» — и пошли. Варя, нас сперва взяли только на испытание, а потом уже прикрепили к палатам, и вот теперь самое главное: в нашей палате, оказалось, лежит один младший лейтенант, он только что недавно… (опять было вычеркнуто), так он хорошо знает и дядю Бориса Матвеевича, и бабушку, и даже тебя, и ещё всё про какую-то Машу рассказывает. Его зовут Анатолий Иванович, Толя, он у вас в партии был коллектором. Ой, такой хороший, Варюшка! Всё шутит и говорит глупости, а у самого обе ноги и правый плечевой сустав задеты. Он как узнал, что моя фамилия Бурнаева, стал нам про Сайгатку рассказывать. А мы с Катей ему газеты читаем и вчера письмо даже писали этой самой Маше. Вот видишь, дорогая Варюшка! И дяде обязательно скажи.
А у нас в Москве вдруг зима сделалась. Снег выпал, и когда ходим в бомбоубежище, то в шубах и валенках. Мама о тебе всё время очень беспокоится, Варя, ты пиши. Она говорит — хорошо, что вы с бабушкой далеко. А это и правда хорошо, хоть и грустно, что поврозь. До свиданья, дорогая Варюшка!
Наташа Б.»
Внизу было приписано рукой Марьи Николаевны:
«Всем моим дорогим и близким и тебе, дочь, желаю здоровья, счастья и покоя. А вы нам пожелайте бодрости и сил. Потому что трудно, очень трудно, когда этих сил становится всё меньше и меньше».
Вадим
Но с Вадимом не обошлось.
На третий день ему стало гораздо хуже. Накануне вечером его вместе с койкой перенесли из общей спальни мальчиков в отгороженный шкафами угол Сергея Никаноровича. Валентина Ивановна заставила его надеть свою пуховую кофту, но он по-прежнему дрожал, когда спадала температура. Ребята по очереди дежурили возле Вадима (Сергей Никанорович был очень занят — заменял уехавшую в Сарапул за продуктами Ольгу Васильевну).
В то утро, когда в интернате кончался второй урок, из спальни мальчишек прибежал кто-то и вызвал Сергея Никаноровича. Он поднялся наверх в спальню.
Вадимка лежал на спине, вытянув по одеялу тонкие руки, в женской кофте, застёгнутой у ворота английской булавкой, и громко разговаривал. Это-то и испугало дежурившего возле него Серёжку Груздя.
Вадим вдруг сел, открыл непривычные без очков блестящие глаза и запел очень весёлым голосом: «А вот грибов, кому свежих душистых грибов…»
Сергей Никанорович нагнулся, взял его за ладонь, она была горячая, даже обжигала, и жар от прикосновения к ней не проходил, а увеличивался.
— Вадимушка, — тревожно позвал Сергей Никанорович. — Ты это о чём? Какие грибы?
Из-за шкафа выглянул Мамай, за ним испуганные лица мальчишек:
— Может, надо чего? Воды принести?
Сергей Никанорович замахал руками и попросил Мамая сбегать во двор за снегом, чтобы положить Вадиму на голову холодную повязку.
Теперь они приходили в интернат втроем — Андрей, Спиридон и Варя. Борис Матвеевич обещал привезти им всем из Сарапула лыжи, да времени съездить за ними никак не выбрал. И ребята каждый день отмеривали из Сайгатки в Тайжинку и обратно по десять километров пешком.
В это утро они опоздали к началу занятий.
Андрей проскочил в шестой класс под носом у Валентины Ивановны. Спирька поторчал во дворе и напросился дежурить на кухне, носить дрова. Варя, помогая языком, дочерчивала в пустом классе заданный на дом орнамент. Вдруг она услышала шум в коридоре. Дверь отворилась, и девочка из их класса позвала:
— Варюха, вот ты где, иди же скорей! Тебя Сергей Никанорович ищет.
Варя побежала наверх. Сергей Никанорович, очень бледный, стоял перед учительской и говорил что-то Валентине Ивановне. Заслышав из спальни мальчишек голоса, он не договорил, а быстро прошёл туда.
— Сергей Никанорович, Вадиму что, хуже, да? — догоняя его, шёпотом спросила Варя.
— Хуже. По-видимому, воспаление лёгких. Ты побудь с ним, Варюша, он всё про тебя спрашивает. А я схожу в сельсовет.
Варя растолкала мальчишек и прошла за шкаф.
Вечером Спиридон и Андрей вернулись в Сайгатку, Варя осталась ночевать в интернате.
Варя сидела с ногами на большом чемодане Сергея Никаноровича и смотрела в тёмное окно. Вадим спал, тяжело дыша и вздрагивая всем телом. Было очень тепло: Ольга Васильевна распорядилась протопить в спальне получше. За шкафами приглушённо разговаривали и смеялись вернувшиеся с ужина мальчишки. На голове у Вадимки белело полотенце. Варя уже несколько раз меняла его, мочила в холодной воде, но полотенце сразу высыхало. Бесшумно вошёл Сергей Никанорович.
— Договорились на завтра, — тихо сказал он. — Конечно, лучше сразу же в больницу.
— К нам, в сайгатскую? — спросила Варя.
— Да. Утром обещали дать машину. Иди, Варюша, к девочкам, ложись спать.
— Нет, я пока здесь, можно?
— С нами посидишь?
— Да.
— И Ольги Васильевны до сих пор нет…
Из-за шкафа высунулась голова Мамая.
— Сергей Никанорович, сводку сегодня не будете читать? — громким шёпотом спросил он.
— Пусть все ложатся, Женя, буду читать, как и всегда. Сейчас приду.
— А может, устали? Лучше не надо?
— Нет, иду.
Варя подошла к окну, прижалась к стеклу лбом. За ним было черно, только у крыльца белел на снегу круг от лампочки над дверью.
— «…В течение первого ноября, — внятно читал в спальне газету Сергей Никанорович, — военно-воздушные силы Западного фронта, в результате действий штурмовой и бомбардировочной авиации, продолжали уничтожать немецкую пехоту. Несмотря на неблагоприятную погоду…»
Варя представила себе, что где-то сейчас в чёрной ночи ползут по небу длинные прямые пальцы прожекторов, как огромные спички, вспыхивают и гаснут в воздухе ракеты… Так рассказывал о налётах Вадим.
— «…Но враг по-прежнему рвётся к Москве. За день боёв уничтожено: двадцать немецких танков, двести пятьдесят автомашин, большой обоз с военным имуществом, пятнадцать орудий…» — продолжал читать Сергей Никанорович.
Мальчишки слушали молча. Он кончил и погасил в спальне свет. И вдруг тихим звенящим шёпотом спросил кто-то:
— Сергей Никанорович, а Москва? Не сдадут фашистам Москву?
— Москву никогда и никому не сдадут. Спи спокойно, дружок.
Сергей Никанорович вернулся, сгорбившись, сел на свою койку.
— Знаете что? — сказала Варя. — Вы поспите, а я не хочу. Я потом.
— Думаешь? — Он ласково посмотрел на неё. — Ну спасибо, устал я очень. Если что — разбуди, я недолго. Хорошо?
И прилёг на подушку.
Варя, обхватив колени руками, уселась снова на чемодан. Сначала было тихо. Но вот где-то чиркнул сверчок, хрустнула половица… И неясно, но громко кто-то произнёс в спальне:
— Ты его под правую, под правую!..
Из-за занавески, отделяющей шкафы, показалась круглая голова. Варя вздрогнула.