Дальние снега
Шрифт:
На ходатайстве о разрешении нового журнала император начертал: «И без того много».
В университетах были уничтожены кафедры философии, вместо нее лекции по логике читали богословы.
Благонамеренных верноподданных следовало поощрить. На них, как из рога изобилия, посыпались ордена, чины, майораты, аренды, золотые прииски в Сибири. Получили земли с крестьянами Паскевич и Голицын, по секретному указу было пожаловано 30 тысяч десятин земли в Бессарабии и восемь миллионов рублей Бенкендорфу.
Правда, графа Аракчеева, которого не любили даже самые верные слуги престола, пришлось уволить в отставку. Но, чтобы подсластить эту пилюлю, император пожаловал ему 50 тысяч рублей для поездки к карлсбадским водам и поправки пошатнувшегося здоровья. 30 тысяч рублей из государственного казначейства было выдано «на уплату долгов» барону Толю, за своевременную доставку артиллерийских снарядов на Сенатскую площадь. Всех офицеров, сохранивших 14 декабря верность трону, наградили медалями «За отличное усердие», годовым окладом и деньгами на покупку верховых лошадей.
Унтер-офицер Шервуд, сообщивший Аракчееву о тайном обществе на юге, указом Сената стал именоваться Шервудом-Верным и получил звание поручика.
Родной сестре Бенкендорфа — безобразной графине Ливен — было объявлено, что она и все ее потомство возведены в степень князей с титулом светлости. Главному наблюдателю за царским винным погребом — графу Чернышеву — после осуждения его сына император пожаловал милостивый рескрипт, а его однофамильцу — генералу, что восседал на коне возле виселицы и поглядывал в лорнет на казнь, пожаловали титул графа.
Незадолго до самой казни Николай I вызвал к себе брата Пестеля Вольдемара и сказал ему участливо:
— Ежели один сын огорчил отца, другой его во всем утешит. Скажи это батюшке, успокой его и сам будь покоен. Я надеюсь, что ты и меня будешь утешать.
Вольдемар, любивший брата, ответил:
— До последнего вздоха буду вернейшим слугой вашему императорскому величеству.
— Ну, верь в хороший исход, — потрепал его по плечу Николай.
А на следующий день после казни Пестеля приказал вручить Вольдемару флигель-адъютантские аксельбанты, и тот даже не пошел в крепость получить вещи казненного брата, дабы не подчеркнуть «опасное родство».
Дядя «государственного преступника» Дивова — сенатор — за то, что топил племянника, стал управлять министерством иностранных дел.
«Петербургские сенатские ведомости» сообщили о монаршем благоволении к титулярному советнику Говорову из Кронштадта. Его произвели в коллежские асессоры и выдали единовременное пособие в 5 тысяч рублей.
«За подвиги 14 декабря» был отмечен митрополит Серафим, получил орден Анны на шею и протоиерей Мысловский.
Высшее дворянское общество, придя в себя от недолгого оцепенения, продолжало жить по-прежнему: неукоснительно отмечало крестины, день вхождения русских в Париж, посещало концерты итальянского композитора Маринари и певца Рубини или вечером пробавлялось игрой в лото, проворно запуская руку в мешок с крохотными бочонками и выкрикивая: «Барабанные палочки».
Дворянство устраивало эпикурейские званые обеды, балы в Таврическом и Анненковом дворцах, выезжало за границу на воды, старательно служило при дворе, рабски выпрашивая награды, назначения, пожалования, вполне довольствуясь положением в камарилье.
Родовитые семьи, чьи имена занесены были еще в XVII веке в «Бархатную книгу», теперь пытались убедить себя и окружающих, что Сенатская площадь не имеет к ним никакого отношения: было и прошло и сгинуло в дальних снегах. А они остались опорой престола.
Отец Муравьевых-Апостолов Иван Матвеевич, чьи два сына погибли, а третий был сослан в Сибирь на вечную каторгу, более всего был озабочен тем, чтобы сохранить сенаторское место.
Мать Сергея Волконского оставалась придворной статс-дамой и млела, получая браслет с портретом государя в обрамлении бриллиантов.
Графиня Браницкая на Украине пожертвовала двести пудов железа для кандалов солдатам взбунтовавшегося Черниговского полка.
Жизнь, как полагали дворяне, вошла в прежнюю колею.