Дальний приход (сборник)
Шрифт:
— А как же иначе… — вступил в разговор Семен Михайлович, когда отец Евстафий закончил рассказ. — У нас предприятие экологией занимается, сами, понимаете ли, еле концы с концами сводим…
— Ну, тем более… — сказал я. — Это у вас как лепта вдовы получается… Еще ценнее такая помощь…
— Вы меня не поняли… — усмехнулся Семен Михайлович. — Я про свое предприятие сказал, чтобы объяснить, что у нас свободных денег вообще почти никогда не бывает… И когда я к сейфу иду, я и сам не знаю, что я там увижу… А там всегда точно такая сумма, которую отец Евстафий просит…
— А почему же тогда только половину ему отдаете? — спросил я.
— Ну а как же? — Семен Михайлович удивленно посмотрел на меня. — Я же предприниматель… Мне надо и свои дыры чем-то затыкать…
Гречка
Валентина Николаевна готовит в церкви обеды.
Считается, что за свою работу она получает жалованье, правда, каждый раз она приносит в церковь столько своих продуктов, что сразу становится понятно — никакого церковного жалованья на них не хватит.
Но Валентине нравится готовить, и готовит она великолепно.
— Повезло вашим домашним… — хвалят ее. — Можно и в рестораны не ходить. У вас вкуснее и интереснее!
— Не… — говорит Валентина. — Дома так не получается.
— Почему? Тут ведь и газовой плиты нет!
— Зато тут молитвы есть… Я ведь готовлю, когда литургия идет. Вот и получается вкусно.
— Так выходит, что вашим домашним и не удается такого попробовать?
— Не знаю… — сказала Валентина.
Потом подумала и рассказала историю.
— У меня дочка Таня тогда в Англию уехала… Я скучала сильно. А тут батюшка из алтаря на кухню выходит…
— Как, — говорит, — гречкой вкусно пахнет! Вот бы Тане твоей сейчас ее попробовать.
— Что вы, батюшка, — говорю. — Во-первых, Татьяна у меня вообще гречи не ест. А во-вторых, в Англии она сейчас, не приедешь оттуда кашу попробовать. Даже не звонит ведь…
— Ну-ну, — батюшка говорит. — Не бери в голову… Позвонит она. Позвонит!
И ушел в алтарь.
А я домой пришла, и сразу звонок.
Таня моя звонит из Англии.
— Мама, — говорит. — Я позвонить давно собиралась, да все отвлекало что-то. А сегодня так каши гречневой захотелось, просто сил нет. Вот приготовила и тебе звоню. Словно у тебя в церкви, такая же вкусная каша получилась…
У меня даже дыхание перехватило.
— Во сколько, — спрашиваю, — ты кашу поставила варить?
— В полдень, если по-вашему… А что это тебя заинтересовало…
— Да так, — говорю. — Не обращай внимания. Я очень скучаю без тебя, Таня.
— Я тоже скучаю, мама… Очень-очень.
Яблочный спас
— Раньше-то я и до Яблочного Спаса яблоки кушала, — сказал Мария Егоровна, поглаживая лежащий на ее коленях кулек с яблоками. — А сейчас нет… Уже пять лет до Яблочного Спаса к яблокам не притрагиваюсь…
— Вам, наверное, батюшка сказал, что нельзя до освящения плодов яблоки есть? — из вежливости отозвался я.
Мария Егоровна покачала головой.
— Не… Чего мне говорить, если я сама это видела…
— Видели?!
— Ага… — вздохнула Мария Егоровна, поглаживая кулек с яблоками. — Пять лет назад у меня внучку Веру машиной сбило насмерть, тогда я и увидела это… Привиделось, будто пришла куда-то, а там дети сидят на скамейке, и моя внучка среди них! И дети все — как раз Яблочный Спас тогда праздновали! — яблоки едят, одна моя Верочка сидит без яблока.
— А что же ты, Верочка, яблока не кушаешь? — спрашиваю я у нее.
— А нет у меня яблока, — отвечает Верочка. — Ты, бабушка, все мои яблоки съела!
И так ведь сказала, будто я килограмм яблок из магазина принесла и ей ничего не оставила.
Заплакала я и очнулась у себя в комнате.
На столе ваза с яблоками стоит, а внучки, внучки моей нет…
Завершив рассказ, Мария Егоровна вытерла пальцами заслезившиеся глаза и снова вцепилась в свой пакет с яблоками, будто отнести его куда собиралась…
Акафист святителю Николаю
Никола Хлебный
Как войдешь в храм — справа, на стене, образ Николая Чудотворца. Лика почти не различить — буровато-коричневой темнотою запеклись краски! — но глаза, добрые и живые, смотрят прямо на тебя…
И меня сразу потянуло к этому образу. Что-то простое и надежное было в нем, и необходимое, как в куске хлеба.
— Так это и есть Никола хлебный… — пояснила мне монахиня.
— Никола хлебный? — удивился я. — Первый раз про такую икону слышу.
— И мы не слышали, пока ее не принесли… — сказала матушка и выдвинула вделанный в киот ящичек для свечей. — Смотрите…
В ящичке лежали узкие, казенные полоски бумаги…
Странное дело…
Мои родители долгие, бесконечно долгие годы жили с хлебными карточками, но в чердачном хламе нашего поселкового дома попадались порою неиспользованные билеты в кино, талоны на мануфактуру, даже вышедшие из употребления мелкие денежные купюры, но карточки на хлеб — никогда.
Сами карточки я увидел сейчас впервые, но почему-то сразу узнал их…
Одна карточка была выписана на имя Елизаветы Ефимовны Хмелевой, ей полагалось получать в ноябре 1941 года по 400 граммов хлеба. Вторая — на имя Марии Петровны Павловой, получавшей в ноябре 1941-го полную норму — 800 граммов.