Дальний свет
Шрифт:
Китти внимательно посмотрела на него:
— У тебя есть кто-то, кому ты безоговорочно доверяешь? Не потому что «за одну идею», а лично?
— Витька Рамишев, — сказал он почти сразу. Потом, подумав немного. — Леон Пурпоров тоже.
— Вот им и позвони, — кивнула Китти. — Остальным не надо.
Она протянула ему мобильник (свой он давно выключил) и связку ключей в придачу, пояснила:
— Если что понадобится в машине. Я сейчас уже лягу.
Феликс вышел наружу, чтоб не мешать ей обустроиться. Один за другим набрал номера обоих своих друзей, и те, удивляясь, всё же не задавали лишних
Отзвонившись, он закурил. Тишина вокруг была такой глубокой, такой не по-городски чужой, что её надо было разбавить чем-то — почему бы не сигаретным дымом.
Кажется, когда-то, когда тишина и ночь были такими же чужими даже в городской комнате, в собственной кровати… Да, он тогда спал ещё в маленькой детской кроватке и, лёжа на своей подушке, мог вглядываться в распростёртую тьму за окном. Тогда, в иные ночи он видел, как за столом у окна сидит силуэт: вполоборота, и было не рассмотреть лица, только общие очертания. Она (Феликс откуда-то точно знал, что это она) никогда на него не смотрела, но, казалось, знала его и потому только здесь находилась — чтобы… Чтобы, отвечал себе Феликс, однажды всё-таки подойти ближе, совсем близко, и съесть его. Странно, но это почти не пугало — напротив, притягивало, будто ему дали лучшее обещание в мире и оно будет исполнено, что бы ни случилось дурного. Позже силуэт уже не появлялся, но помнилось само ощущение, и, будучи подростком, Феликс не раз воспроизводил его, когда что-то тревожило его и мешало уснуть.
А ведь это проскользнуло в один миг, когда он впервые подсел к Китти — помимо, конечно, того плавно-ленивого жеста, которым она держала ручку… Да, он вспомнил теперь: одно только мгновенье, секундное узнавание, и снова всё забылось, как будто не было. «Мы с вами, случайно, раньше не встречались?» — насмешливо спросил он, отодвинув соседний стул. Китти смерила его долгим формальным взглядом с оттенком любопытства, наконец ответила: «Думаю, нет, господин Шержведичев». «Тогда самое время исправить», — рассмеялся он.
Сигарета закончилась. Феликс оглянулся на пятно сарая, едва различимое в свете дальних фонарей, вошёл.
Китти уже спала, свернувшись клубочком, словно ей было холодно. В сарае, впрочем, и впрямь было не слишком тепло, а жакет она сняла, чтоб положить под голову. Феликс помедлил, снова вышел наружу.
Внутри машины обнаружилось просторное, хоть и грубоватое покрывало. Вернувшись с ним, он осторожно, чтоб не разбудить, накрыл Китти. Свет от поставленного ими в углу фонарика давал немножко рассмотреть, и Феликс заметил что-то странное, с металлическим блеском. Он потянулся, чтоб выудить пистолет у неё из-под головы. Ладонь резко хлопнула его по руке.
— А вот это не надо, — Китти открыла глаза. — Я сейчас нервная, могу сразу перейти к крайним мерам.
— Неужели не поймёшь, что это я, — хихикнул он.
— Могу и не успеть.
— Ладно-ладно…
Он отошёл на другую сторону сарая, когда Китти обернулась и чуть приподняла покрывало:
— Ложись, тут достаточно места.
— Просто ложиться? — он присел рядом.
— Феликс, я не спала трое суток.
— Я ж не всерьёз.
У него самого в голове кто-то раз за разом порывался дёрнуть рубильник и всё отключить. Уже устроившись и накрывшись, он вдруг вспомнил:
— Да, а где ты была все эти дни?
— Лучше не спрашивай, — сказала Китти в темноту.
26
— Всё это очень дурно пахнет.
Вислячик внимательно выслушивал его, поминутно и не очень осмысленно кивая.
— Если верить тому, что мне сказали, то ещё ночью они оставались, может, не в городе, но где-то поблизости. А к утру… что, к утру — и след простыл. Ищи их теперь по всем путям-дорогам…
— Недоглядели, недоглядели… — снова кивнул Вислячик.
— Главным образом, конечно, Клементинов. Не знал бы его лично, даже подумал бы, что подыгрывает им, — он улыбнулся. — Он слишком солдафон для этого.
— Да… — протянул Вислячик. — Так посмотреть, может весьма нехорошо для нас обернуться.
— Это точно. Особенно для тебя.
— А почему для меня особенно? — тот сразу насторожился и подобрался.
— Ну как же! Кто у нас, главным образом, вёл переговоры? Конечно, главный мастер дипломатии, Сергей Вислячик.
— Но подожди… Подожди, я ведь просто выполнял твои указания. Я…
— Рекомендации, только рекомендации.
— Рекомендации, да. Но ведь идея изначально была твоя! И процесс… во многом был на тебе…
— Да, правда? А я и забыл уже… Надо у ребят спросить — может, они помнят, хотя это не факт, конечно, совсем не факт. Вот про тебя точно все вспомнят, — он одобрительно похлопал Вислячика по плечу. — Да и разговорчики… телефон у нас записывает опять-таки… Ну да неважно.
Тот смотрел оторопело. Тихо — видимо, невольно вырвалось — проговорил:
— Зачем ты?..
— Зачем не заверил с печатью, что идея была моей? Потому что дурак и недальновидный… Что ж с меня возьмёшь.
— Нет, я не об этом! Может, что-то надо… — он с невинным непониманием взглянул на Вислячика. — Может, я могу здесь чем-то помочь?
— Воот, вот это правильный подход, — одобрительно кивнул он. — Ты очень можешь помочь и, я бы даже сказал, в сложившихся обстоятельствах — должен.
— Нужна моя материальная поддержка? — сразу просиял Вислячик. — Да?
— Ну что — материальная поддержка! — раздражённо отмахнулся он. — Вот люди, всё сразу в деньгах мерить, всё в деньгах! Как так можно…
— А что тогда? — Вислячик взволнованно и внимательно уставился на него.
— Тогда — вот что, — он аккуратно притянул к себе Вислячика и заговорил вполголоса. — Ты должен сделать так, чтоб ушёл Клементинов. Конечно, через госпожу Мондалеву. Он почитай в высших кругах, поэтому без высочайшего волеизъявления госпожи Мондалевой его не уйдут.
— Но… это ведь ты и сам можешь сделать.
— Нет-нет, мне никак нельзя, — он добродушно покачал головой. — Я не настолько близок к этой области, чтоб вдруг проявлять рвение… К тому же, что касается Клементинова, то меня можно заподозрить и в личной неприязни: он плохо отзывался обо мне, и вообще… не будем поминать прошлое. А вот ты человек в этом плане незаинтересованный.