Дальний свет
Шрифт:
— Это Редисов, — автоматически поправил Феликс и порадовался, что сказал это совсем тихо. Наверняка, тот не услышал.
— Да какая разница, — отмахнулся Бобров. — Главное, что с выбором — это он лажанулся. Нет никакого выбора. Весь твой выбор — это пройти лестницу до второго этажа бедлама или остановиться на первом, разливать самогон в фамильные рюмки или в жестяные стаканы. Побарахтаться в болоте баттерфляем или по-собачьи — вот и весь выбор. А дальше… все там будем.
Он с улыбкой похлопал Феликса по плечу.
37
Погодя
— А, — та застыла и подняла палец. — Ты мне и нужна. Пошли, что-то покажу.
Она проворно схватила за руку Китти — та даже не успела вывернуться — и потащила за собой в боковой коридор.
— А что покажешь? — аккуратно уточнила Китти.
— Интересное, тебе понравится, — она повернулась: глаза прищуренные, сероватые. — Я Жанчик. А ты?
— Китти.
В конце концов, только имя, среди их с Феликсом поколения довольно распространённое. Вырываться же представлялось довольно глупым решением: хоть Жанчик и была младше — возможно, и восемнадцати не исполнилось — хваткой обладала железной.
— Вот, это здесь, — за поворотом и хлипкой дверью открылось помещение обширное, но явно нежилое. Оно было заставлено всевозможной утварью, ящичками и сундуками, старой, местами сломанной мебелью, увешана цветными лоскутами тут и там. На вещах побольше теснилась мелочёвка, раскиданная без всякого порядка.
— Вот, — Жанчик плюхнулась на низкий пуфик и горделиво осмотрела владения. — Этой мой склад. Я тащу сюда всё, что мне понравилось.
Китти огляделась по сторонам:
— Зачем тебе здесь всё это?
Предметы стояли в самых странных сочетаниях, и каждый казался нелепым, потерявшим всякий свой смысл. Будто осколки миров, канувших в лету.
— Я люблю вещи, — Жанчик задумчиво наклонила голову, свесившиеся кудри прикрыли одно ухо. — Они долговечнее, чем люди, если с ними хорошо обращаться. Вот, смотри.
Она мгновенно вскочила на ноги и переместилась в другой край комнаты.
— Электрическая печатная машинка. Правда, лапочка? Не прижилась, вышвырнули, как появились компьютеры. Это… — она подняла и покрутила в пальцах латунное кольцо с неброской пятиконечной звёздочкой. — Колечко. Мне большое, не ношу поэтому. Вот ещё, монетка, — она подкинула на ладони ровненький, хотя истёртый пятачок. — Решка с обеих сторон! А это… Мой фаворит на неделе — альбом открыток для Дня весны…
Китти между тем присела около одной вещи, показавшейся ей смутно знакомой.
— А это? — она кивнула на металлическую бляшку с остатками тканной ленты. Жанчик обернулась:
— Значок дежурного по надсмотру, — вновь моментально переместившись в пространстве, она встала рядом. — Нашла где-то на развалинах, сейчас и не помню. Такие носили охранники в «чёрное время».
Китти кивнула с видом сдержанного интереса.
Жанчик уже была у открытого сундука в дальнем углу помещения, и весь её вид говорил, что она ждёт не дождётся, когда Китти подойдёт.
— А это, — заговорила она таинственно и вполголоса, как только Китти приблизилась, — моё главное сокровище.
Из глубин сундука Жанчик извлекала небольшого размера вещь, обёрнутую замшей и толстой марлей, бережно развернула старое чёрно-белое фото. Китти рассмотрела изящную девушку в сценическом костюме, с лентой в чёрных кудрях-пружинках. Одной рукой она цеплялась за мачту с реющим флагом на вершине, второй — будто окидывала пространство для вольного полёта, лицо же лукаво обращалось к зрителю ускользающей улыбкой.
— Это Магда Терновольская, — пояснила Жанчик. — Она здесь совсем молоденькая. Этот спектакль давали в годовщину восстания, поэтому Летенция в тот раз была ещё и революционеркой.
Она быстро приставила фото к своему лицу, повернувшись под тем же углом, что Терновольская:
— Я на неё похожа?
Вообще, если она и была на кого-то похожа — чуть-чуть, совсем чуть-чуть — так это на главсекретаря по связям Миловицкого, расстрелянного после смены правительства. Но этого Китти, конечно, не сказала.
— Есть немного, — соврала она.
— Ну и неправда, — Жанчик отняла фотографию от лица, взглянула на неё ещё раз. — Я даже не брюнетка.
Китти хотела была сказать что-то вроде того, что сходство не в этом и что это совсем не главное, но Жанчик продолжила — с восхищением и тоской одновременно:
— Терновольская была настоящей актрисой. Она играла кого угодно и что угодно и каждый раз как единственный в жизни. Когда за ней пришли, она прикинулась сумасшедшей театральной уборщицей — и её и впрямь не узнали! — Жанчик рассмеялась. — Поэтому они с Удумаевым смогли-таки укатить заграницу.
— Да, — Китти кивнула. — Так рассказывают.
— Знаешь, я тоже хотела быть актрисой, — продолжила Жанчик. — Даже играла одно время в нашем местном театрике. Но… Не сложилось.
Она с улыбкой развела руками и спрятала чёрно-белую Терновольскую обратно, глубоко в сундук.
— И кто же ты теперь? — поинтересовалась Китти. Та с хитрецой в глазах обернулась.
— Сашенька ведь уже сказала. Профессиональная мухлёжница, — она встала и коротко поклонилась, будто отрекомендовавшись. — Мы тут все такие. Неважно, что было раньше, в «ящике» только так. Вот, взгляни.
Она подняла руку с непомерно большими часами, чтоб циферблат был хорошо виден Китти.
— Делаешь так, — Жанчик повернула запястье в одну сторону, слегка тряхнула, отчего минутная стрелка сдвинулась разом на полчаса, — и время назад. Делаешь так, — она повернула в другую, — и время вперёд! Неплохо, да?