Дальняя заря Ивана Ефремова
Шрифт:
– Ничего не получится. Всё, что касается нашего появления здесь, засекречено. Так же запрещено разглашение информации о периодах Большой Беды и Мудрого Отказа.
– Не понимаю. – Фай действительно не могла понять, ведь только что этот старый пень Чойо Чагас уверял её, что будет представлен доступ к любой информации, а тут вдруг… – Ваш верховный владыка, Председатель Совета лично обещал представить любую интересующую меня информацию. А вы говорите, не получится.
– Владыки Ян-Ях не разрешают никому изучать запретные
– Чепуха какая-то! – Фай говорит с досадой. – Завтра же я задам этот вопрос вашему Великому Председателю Чойо Чагасу, – она старательно произносит полный титул. – Посмотрим, что он скажет…
Она впадает в задумчивость, ей непонятно, как так может быть, чтобы люди не интересовались собственной историей.
– Возможно ли познакомить меня с той историей, какая разрешена, но с точными экономическими показателями и статистическими данными. – Она задала следующий вопрос, глядя прямо в глаза Таэлю.
– Тут тоже не просто. Статистические данные по экономике и демографии никому не показываются. Для каждого периода, для каждой территории они обрабатываются отдельными группами специалистов никак не общающихся между собой. Публикуется в открытой прессе только то, что разрешает Совет Четырёх.
– Какое же значение эти сведения имеют для хозяйства и науки?
– Никакого. Каждый правитель старался представить период своего правления таким, чтобы потомки считали его величайшим и мудрейшим.
– Есть ли возможность добыть подлинные факты?
– Разве что косвенным путем, в мемуарах, в художественной литературе, в каких-то путевых заметках
– Таэль, давайте сделаем так, – Фай почему-то захотела приласкать этого нескладного бородатого дикаря. – Вы подготовите список мемуаров и другой литературы, какой посчитаете нужным. Выберите, то о чём я попросила, а уж дальше будет моя ответственность.
***
Дворец Совета Четырёх. Фай Родис, Таэль и члены Совета Четырёх
Члены Совета Четырех, их старшие жёны, несколько высших сановников, с иронией следили, как перед ними разворачивались картины Земли.
Гигантские машины, автоматические заводы и лаборатории под землёй и под водой, где в неизменных условиях, работали механизмы, наполнявшие синтетическими продуктами подземные склады, откуда по транспортным линиям доставлялись потребителям. А под голубым небом раскинулись поселения землян. Звездные и спиралевидные системы поселков, между которыми разбросаны центры науки, музеи и дома искусства, связанные в гармоническую сеть, покрывавшую обитаемые участки планеты.
Земляне показались жителям Ян-Ях неестественно
В фильме отсутствовали психологически слабые индивиды, чувствующие неполноценность, отравленные завистью и злобой. На сильных и правильных лицах не отражались смятения, гнев или страх.
Владыки Торманса чувствовали талант постановщиков этого фильма, восхищались масштабом всепланетного охвата, даже завидовали совершенству техники, но не сомневались, что всё показанное не более чем постановка.
Фай Родис с тревогой смотрела предложенный ею материал. С каждой минутой настроение её портилось. Ей казалось, что авторы «переложили сахару», сделав дешёвый производственный лубок из коммунистического общества. Наконец, она посмотрела на восхищённые глаза стоявшего рядом с ней Таэля. Волна стыда за постановочные сказки перед этим простым и честным человеком накрыла её с головой.
– Довольно для первого раза, – сказал Чойо Чагас, коснувшись поверхности проектора. – Я думаю, всем понятно, что ничего полезного в этих фильмах нет. Сплошные сказки. Все прекрасно знают, что с помощью трюков и техники можно создать иллюзию чего угодно. Наши мастера кинематографа могут сотворить и не такие чудеса. Но если они не скрывают, что сочиняют искусственные миры, то здесь мы видим сознательную попытку обмануть, соблазнить, совратить нас с единственно правильного пути. Нет! Не быть по вашему. Народу Ян-Ях не нужны лживые сказки!
Председатель зыркнул глазами по сторонам, стараясь уловить настроения его соратников. От его внимания не ускользнуло восхищение, мелькнувшее в глазах Ка Луфа. Остальные не проявляли особого интереса. Ян-Ях, скривив губы, изображала скуку и непонимание. Ген Ши что-то писал в своём блокнотике, что-то тихо шепча на ухо Зету Угу.
11 ноября 1955 года. Ашхабад. ул. Худайбердыева, дом Бориса Леонидовича Смирнова. Смирнов и Ефремов.
– …буду считать от десяти до одного! – голос Смирнова, словно через вату достигал сознания Ефремова. Ласковые руки космической Эвизы Танет, только что легко касавшиеся его тела, словно растворились в воздухе. Иван почувствовал лёгкую досаду.
– …когда я произнесу – «один», – продолжал мягко бубнить Смирнов. – Вы проснётесь с чувством бодрости. Ваш организм ощутит прилив энергии, а самочувствие улучшится. …Три… два… один.
Иван Антонович и в самом деле ощутил желание встряхнуться, размяться, пробежаться.
– Как вы это делаете. Борис Леонидович?
– Это не я, – улыбнулся Смирнов. – Это ваш организм. Вы его, конечно, порядочно износили, но он ещё вполне пригоден. Я, без вашего позволения, установочку дал на самооздоровление, так что должно вам полегчать. Надеюсь, вы не против?
– Кто же будет против омоложения? – рассмеялся довольный писатель. – А как на счёт моей просьбы. Удалось что-то прояснить.