Дальняя заря Ивана Ефремова
Шрифт:
– Пока нет! – Жёстко ответила Фай. – Пока у меня недостаточно информации, чтобы делать какие-либо заявления. Я должна собрать совет экипажа, чтобы учесть мнения всех.
– Как мне кажется, лучше всего вам было бы немедленно вернуться на ваш корабль и убраться с нашей планеты подобру-поздорову.
–Вместо бессмысленных увещеваний, дорогой Председатель, вам следовало бы заняться спасательными и восстановительными работами. Составьте список необходимых мероприятий и передайте его мне. Мы подумаем,
25 апреля 1958 года. Москва. Квартира Ивана Ефремова.
– Самые уважаемые люди у нас в стране сегодня ученые, инженеры, конструкторы. – Разливался соловьём Василий Захарченко. – Рассказать миру, стране о достижениях науки и техники – задача нашего журнала. Но, увы, давно замечено, что специалисты, занятые практической работой, неспособны видеть поэтическую сторону дела. Это дано людям не только технически образованным, но и наделенным воображением и фантазией. Такие люди собрались в нашем журнале!
Захарченко остановил поток красноречия, отхлебнул чаю, заботливо поданного Еленой Дометьевной, перевёл дух, и собрался было продолжить самозабвенное пение.
– Василий Дмитриевич, а не могли бы вы познакомиться с одной моей вещицей, – Ефремов иронично улыбнулся, вспомнив толстую папку с «Долгой Зарёй». Может быть, она как раз подойдёт для вашего журнала.
Захарченко чуть не поперхнулся от восторга. Его тайная цель как раз и заключалась в том, чтобы выудить у фантаста-палеонтолога что-нибудь для его любимого детища. И эта цель достигнута без единого усилия с его стороны.
– Да! Да! и ещё раз да! Я готов отдать в публикацию любую вашу вещь… – Горячо вскричал Захарченко
– Зря вы так торопитесь, дорогой Василий Дмитриевич, – улыбнулась ему жена писателя. – Вы бы сначала всё-таки познакомились с содержанием. Там такой полёт фантазии. Вам и не снилось.
– Это же здорово! – фонтан красноречия литератора-популяризатора не иссякал. – Это то, что нам надо. Полёт воображения! Мечта, воплощённая в реальность! Читать начну сам и прямо сегодня. Спасибо вам огромное, дорогой Иван Антонович!
Он схватил папку и скрылся, шумно топоча по лестнице.
***
Через неделю, сразу после майских в квартире Ефремовых раздался телефонный звонок. Голос Захарченко в этот раз лишён энтузиазма, что излучал в свой приезд. Довольно официальным тоном он попросил писателя заехать в редакцию за рукописью
– Иван Антонович, поймите меня правильно, за такое могут не только меня уволить. – Тяжело вздохнул Захарченко, когда Ефремов вопросительно посмотрел на него в кабинете главного редактора «ТМ». – Могут и журнал закрыть и всех сотрудников с волчьим билетом к чертям собачьим уволить…
–
– Во-первых, чтобы роман напечатали, надо убрать любые параллели с жизнью в СССР. Пока это вижу, может быть только я, но у нас в стране внимательных читателей миллионы. Да и Главлит не дремлет.
– Нет, это при всём желании невозможно. – Пожал плечами Ефремов. – Другой роман получится. Смысл теряется. А чисто технически, что-то в глаза бросилось?
– Технически? Есть такое. – Захарченко зашелестел листами рукописи. – Вот! Какие-то чаншадэ, данжадэ, тончжи… это обилие китаизмов при чтении очень мешает. Меня так просто бесило.
– Ну, не по-русски же их называть? У нас нет, к счастью, такого явления. Или вы не согласны?
– Явления, безусловно, нет, но сбивает с мысли каждый раз, как натыкаешься. Понимаете, Иван Антонович, литература штука полная условностей. Назовите коротко живущих «кжи», а долго живущих «джи». Вот у вас и получится и по-русски, и никак не свяжешь с нашей действительностью.
Ещё маленький совет: замените тормансианские названия городов на их перевод. Увидите, будет лучше.
– Но это уж совсем чепуха! – Тут уж Ефремов не смог сдержать возмущения. – Мы же не называем Улан-Батор – «Красный Богатырь», а Алма-Ату – «Отец Яблок».
– Да, есть некоторая непоследовательность, но уверяю вас, читать ваш роман в этом случае будет легче. К вашим причудливым именам землян после Туманности все уже привыкли, а китаизмы точно будут встречены в штыки.
12. ОСКОРБИТЕЛИ
1 сентября 1959 года. Ленинград. Серафимовское кладбище. Прощание с Быстровым.
«...Навсегда останутся в памяти его дарование, поистине аскетическая преданность науке, больные нервы и золотое сердце...» – среди деревьев, уже тронутых золотом осени, разносились слова прощания. Громкоговоритель делал речь ректора Ленинградского Университета какой-то механической – «...ушёл от нас большой учёный, педагог, художник...»
Звуки Шопеновского марша негромко полетели над толпой.
1 сентября 1959. Москва. Квартира Ефремовых
– Ваня, ты слышал? – Елена Дометьевна взволнованно почти вбежала на кухню. – Сейчас по радио сообщили, что 29 августа умер Александр Быстров.
– Что? Не может быть! – новость поразила Ефремова в самое сердце. – Щитовидка? Хотя, что я говорю, щитовидку ему вырезали.