Дальняя заря Ивана Ефремова
Шрифт:
Я совершенно верно поступил потому, что кладовая образцов оказалась на деле морозильной камерой. Мои вещи, покрытые слоем глины, так и лежали там аккуратно завёрнутые в прозрачный пластик. Их для сохранности просто заморозили. Плащ оказался совершенно непригоден, молния прожгла его от ворота до шлицы. Гимнастёрка тоже подгорела, но меньше. Надеть можно. Галифе и сапоги вместе с портянками сохранились отлично. Пришлось мне, при свете налобного прожектора размораживать вещи в тёплой воде тормансианского моря, а потом оттирать их от глины с помощью песка, этого добра тут навалом. До полуночи с этим провозился. Зато высушить «Плама»
По такому случаю «Плам» устроил сверхпитательный завтрак. И даже собрал мне с собой тормозок. Подвёз приличный такой свёрток с аккуратно наклеенной этикетной, на которой обозначил калории, жиры, белки и прочую ерунду.
Я обнаружил внутри кубики похожие цветом на молочный шоколад. Пахли они тоже шоколадом, с оттенком лимона и мяты. Приятно! Кинул в мешок, натянул галифе и гимнастёрку, с какой-то ностальгией намотал портянки и сунул ноги в сапоги. Чёрт! То ли заморозка так подействовала на кожу, то ли перемещение во времени, но разношенные растоптанные в нескольких экспедициях мои старые испытанные сапожищи стали мне малы! Придётся действовать по-армейски. Намочу портянки и буду ходить по воде. Вода должна пропитать кожу и сесть по ноге. Приятного мало, но деваться некуда.
Новый день встретил меня пасмурной погодой. Низкие серо-сиреневые облака ползли на восток, подгоняемые горячим ветром. В воздухе отчётливо чувствовался запах йода. Под порывами ветра кусты шуршали ветками и роняли на песок ржавые листья. Весь берег усыпан этой коричнево-красной листвой.
Вдалеке виднелся шест с полотнищем фиолетового цвета с чёрным треугольником и золотым глазом в нём. Это караулка нашего конвоя. Надо проверить до какой границы я могу перемещаться, не привлекая к себе внимания. Заодно и присмотреться к живности на мелководье.
Климат на Тормансе тропический, в гимнастёрке и сапогах жарко. Я сворачиваю одежду и прячу её в сидор. Со стороны я сейчас представляю смешное зрелище, – голый мужик в сапогах и с мешком за спиной. Хорошо, что меня никто из знакомых не видит. Команда звездолёта не в счёт. Они юмора не увидят. У них вообще с юмором туго. Тупые же! А мнение местных охранников мне не интересно. Пусть любуются, если им хочется.
Интересно, а если долго идти под солнцем Торманса, сгореть можно? Впрочем, сегодня это не имеет ровно никакого значения. Солнце не пробивает облака ни единым лучиком. Идти вдоль берега по воде довольно трудно. Надо всё время смотреть под ноги, чтобы не поскользнуться на водорослях, сплошь покрывающих придонные камни. Можно вывихнуть ногу, не за понюх табаку.
Полностью поглощённый выбором места для следующего шага, я не заметил, как в грудь мне уперся ствол винтаря. На меня уставился крупный мужик в лиловом балахоне. Чёрные прямые волосы свисают на лоб, слегка не доставая до глубоко посаженных раскосых глаз. Зайдя по щиколотку в море, мужик тычет в меня ружьём и что-то ворчит неразборчиво.
Из ситуации понятно, что это и есть граница разрешённого нам пребывания. Но я решил попробовать договориться, поэтому медленно
– Мне нужно пройти, – указываю рукой в восточном направлении.
– Нельзя. – Ответ короток и однозначен. – Иди обратно!
В грудь неприятно ударяется обрез ствола.
– Почему нельзя? – я всё-таки решаю попытать счастья. – У нас разрешение Совета Четырёх исследовать вашу планету.
– Нельзя. – Громко рявкает в ответ боец. – Иди обратно! Быстро!
Он угрожающе вскидывает ружьё в положение «товсь», прижимая приклад к плечу. Если выстрелит в упор, то уж точно не промахнётся. Я умиротворяющим жестом поднимаю руки над головой.
– Понял. Ухожу-ухожу-ухожу…
По суше быстрым шагом возвращаюсь к «Тёмному пламени». Оборачиваюсь и вижу, как мой визави отправляется к зарослям. Через мгновение его уже нет. Интересно, как им удаётся в такой броской форме прятаться среди чахлой растительности. Вот зашёл за куст и исчез, будто его корова языком слизнула. Наверное, там у них что-то вроде окопчика. Он просто спрыгнул туда, и все дела.
Всё-таки придётся плыть. Вода тёплая, море спокойное, никаких признаков приближающейся бури я не наблюдаю. Как там моряки говорят? «Чайка ходит по песку, моряку сулит тоску…» Ни единой чайки в поле зрения мне не попадает, вот и славно. Какие-то непонятные летающие существа, не то мелкие ящерки с перепончатыми покрытыми перьями крыльями, не то птицы с длинными зубастыми клювами чёрными комочками мечутся в небе над водой.
Стаскиваю с ног сапоги и утрамбовываю их в мешок. Пора в заплыв. Мешок – на грудь. Рассказывали мне, что так бойцы переплывали Перекопскую затоку в обход Крымского вала. При этом у них ещё мосинки и патронные сумки, а пулемётные команды ещё и максимы волокли. Да ещё вода ноябрьская ледяная… Вот где был цирк с конями.
По-лягушачьи разгребаю воду перед грудью и, стараясь не хлюпать, медленно направляюсь от берега. Вода в море такая прозрачная, что даже на большой глубине видно каждую трещину, каждую рыбку и каждого ракушку. Чем дальше от берега, тем веселее становится морское дно. Постепенно пропадает одеяло бурых водорослей покрывающих камни у берега. На дне появляются какие-то живые цветы с колышущимися лепестками. Синие, красно-оранжевые, фиолетовые… Красиво! Среди них резвятся мелкие пёстрые рыбки.
Я тихонько приподнимаю голову над водой и оглядываюсь в сторону берега. Метров сто уже отмахал. Можно поворачивать к западу. Почему я решил двигаться к западу, а не к востоку? На востоке стражник уж больно суровый. Он меня по дороге туда, конечно, не заметит, но обратно точно стопорнёт, мне с образцами придётся по берегу шуровать. Как мне объяснять, что я на его приказ наплевал? Поэтому на запад. К тому же и плыть так удобнее, вправо голову легче поворачивать, позволяя не упускать из виду берег.