«Дальше… дальше… дальше!»
Шрифт:
Троцкий. Да, безусловно, — ждем съезда.
Дзержинский(подсаживаясь к Свердлову.) Что ты молчишь?
Свердлов. У меня не выходит из головы его крик из последнего письма: «Оборона есть смерть вооруженного восстания».
Фофанова и Ленин, обложенный газетами, завтракают.
Фофанова.
Ленин. Странно. Что на улицах?
Фофанова. Как обычно… спешат на работу…
Ленин. Войск не видели?
Фофанова. Да нет вроде… Не волнуйтесь, Владимир Ильич, все образуется…
Ленин. Такой благоприятной ситуации, как сегодня, может не быть еще сто лет… Мы договорились, что начнем сегодня… Но если там опять возобладало желание ждать съезда — это полный идиотизм или полная измена.
Фофанова. Да ну, какая измена… ну, как так можно говорить?
Ленин. Нервничаю. А как вы думаете, легко мне быть в такой изоляции, когда на карту поставлено все? Почему они не хотят чтобы я был в Смольном?
Фофанова. Да вас же ловят.
Ленин. В Смольном не поймали бы… Все дело в том, что революции не терпят остановок. Надо всегда идти дальше, глубже… все время вперед… не забегать, но и не плестись… Только не останавливаться… дальше… дальше… как говорил Гете — «вайтер, вайтер» Вы когда вернетесь?
Фофанова. К восьми.
Ленин. По дороге передайте Надежде Константиновне сие послание.
Фофанова. Владимир Ильич, я знаю, вы, когда волнуетесь, начинаете ходить по квартире… у вас шаги тяжелые, мужские, а соседи снизу знают, что здесь только я живу…
Ленин. Хорошо, я постараюсь… я на цыпочках…
Фофанова. Когда вернусь, как обычно, сначала три раза позвоню.
Сталин выходит на авансцену.
Сталин. Товарищи попросили меня обрисовать вам положение в городе, как оно складывается на этот час. В Военно-революционном комитете два течения. Первое — за немедленное восстание. Второе — сосредоточить сначала силы. Должен сообщить вам, что Центральный Комитет нашей партии присоединился ко второму продолжать сосредоточение наших сил. Мы делаем ставку на давление народа на съезд Советов. Старое правительство уступит место новому тем более мирно, чем сильнее, организованнее и мощнее выступят массы… (Отходит в сторону.) А теперь я хочу категорически протестовать против этой враждебной антипартийной вылазки театра. У меня никогда не могло быть общей позиции с Троцким. Это насилие, мы здесь не вольны, нас заставляют говорить черт знает что в угоду сомнительным взглядам, и мы вынуждены подчиняться! Я протестую.
Дзержинский. Сталин, оставьте театр в покое. Это ваши слова, это ваша позиция, все это было опубликовано в 22-м году в журнале «Пролетарская революция», и вы тогда не протестовали. Почему? Потому что мы все тогда были живы?
Сталин. Мне вообще не нравится, что здесь начинают чрезмерно копаться в грязном белье, выискивать оттенки и оттеночки в наших мнениях, наших взаимоотношениях. Движущая сила истории — народ. Почему здесь нет нашего героического народа? Почему нам не показывают массу, не выводят на сцену тех, кто совершил свои исторический подвиг в октябре 17-го года? Пьеса о революции и без народа! Я полагаю, это не случайно.
Свердлов. Идет другой разговор: как много в жизни, в революции особенно, зависит от тех, кто на капитанском мостике. Вопрос, который интересует всех.
Бухарин. Кроме тех, кто на капитанском мостике.
Ленин стремительно ходит по квартире, он явно не спокоен. Плеханов и Мартов поднимаются со своих мест.
Перемена света.
Плеханов. Я хочу говорить с вами по праву первоучителя российской социал-демократии.
Мартов. А я по праву старого… бывшего друга.
Ленин(резко). У меня сейчас нет времени на пустые разговоры. Позиции определились, баррикады возведены, доводы друг друга знаем наизусть, в чем смысл новых разговоров?
Мартов. В том, что сегодня перед нами весь ваш опыт, мы можем его спокойно проанализировать и сделать выводы, которые понадобятся тем, кто захочет стать на ваш путь.
Ленин. Почему в этот момент, когда нервы у меня натянуты до крайности, я должен вас слушать?
Плеханов. Да потому, черт возьми, молодой человек, что мы социалисты! Мы разошлись с вами в путях и методах осуществления идеи, но идея-то у нас одна! И любая ваша трагедия — это наша, и наоборот! И кто не будет чужую беду воспринимать как свою собственную, — тот не социалист!
Мартов. Большевики были и остались для меня товарищами, правда, совершающими ужасную ошибку, но все равно товарищами.
Ленин. Ваша ненависть к нам, доходящая до неприличия, сделала вас сегодня знаменем антибольшевизма.
Плеханов. Не отрицаю.
Ленин. А завтра…
Плеханов. Вы отлично знаете, что будет завтра! Завтра ко мне явится Савинков и предложит как самому авторитетному социалисту возглавить новое правительство, которое огнем и мечом уничтожит власть Совета Народных комиссаров. И вы знаете, что я ответил ему! «Я сорок лет жизни отдал рабочему классу не для того, чтобы расстреливать его в ту минуту, когда он ошибся!»