Дальше в лес…
Шрифт:
Я прихватил одежку и натянул ее уже на улице, дабы шорохом не потревожить Наву. И от дому отходил, осторожно-осторожно ступая. Только когда на дорогу от деревни до Выселок вышел, перешел на нормальный свой шаг. Правда, теперь он у меня не слишком нормальный, чуть лучше, чем у Колченога.
Лес скрипел и шуршал, постанывая в просыпании. Таким ранним я его еще не видел. Нет, случалось ночью по нужде выскакивать, так то ночью, в темноте, и глаза тогда не то внутрь смотрят — сон досматривают, — не то совсем закрыты. Да и не в лес я отходил, а так, в сторонку. Хотя лес везде, но все-таки деревня.
Сейчас он казался живым гораздо
Болота пахли теплом и подгнившим борщом (надо же, ничего не помню, а борщ помню!), а из чащи лесной несло запахом хвои, трав да цветов. Как и днем, в болотах что-то чавкало, хрюкало и взрыкивало весьма грозно. Захотелось вооружиться. Свою палку от хромоногости — напоминание о поре увечности — я уже с собой не брал, а отломал дрын от дерева. Кто знает, какое чудо-юдо-рыба-гиппоцет из желто-зелено-серого сумрака вылезет?.. Мой дрын как раз ему, чтобы человечинку из зубов выковыривать… Хотя за все время моего тут жития я не слышал ни об одном случае нападения хищников на человека. Мертвяки, воры — да, женщин таскали, кого-то деревом зашибло, а звери обходились без человечины. Но такое думается днем да в компании, а в полумраке и в одиночку всякое в голову лезет.
И тут я понял, что одиночество мое кончилось. Шагов пятьсот по дороге прошел и понял. Даже сел на поваленный ветром ствол, чтобы подождать, — чему бывать, от того не увернешься.
— Ты почему без меня ушел? — спросила Нава немного запыхавшимся голосом. — Я же тебе говорила, что я с тобой уйду, я одна в этой деревне не останусь, нечего мне одной там делать, там меня никто и не любит, а ты мой муж, ты должен меня взять с собой, это еще ничего не значит, что у нас нет детей, все равно ты мой муж, а я твоя жена, а дети у нас с тобой еще появятся… Просто я честно тебе скажу, я пока еще не хочу детей; непонятно мне, зачем они и что мы с ними будем делать… Мало ли что там Староста говорит или этот твой Старец, у нас в деревне совсем не так было: кто хочет, у того дети, а кто не хочет, у того их и нет…
Ну, слава Лесу, подумал я, бревно с плеч свалилось! Зудят все вокруг, и она сама: дети, дети, а какие дети, когда она еще совсем девчонка? Ну, может, физически и не совсем, а вот инстинкт материнский у нее еще не проснулся. Или весь на меня истратился? Вот вернусь из Города… Пусть никто не возвращался, а я вернусь!
— А ну, вернись домой! — прикрикнул я для порядку. — Откуда это ты взяла, что я ухожу? Я же на Выселки, я же к обеду буду дома…
— Вот и хорошо, вот я с тобой и пойду, а к обеду мы вместе вернемся, обед у меня со вчерашнего дня готов, я его так спрятала, что даже этот твой старик не найдет…
С чего она взяла, что он мой? Он же за ее кашей да похлебкой приходит… Хотя, может, и мой, если мои мысли вслух повторяет. Нет, свои мысли, которые я ему продиктовал. Я пошел дальше. Спорить было бесполезно, пусть идет. Вдвоем веселее, мне даже захотелось порыцарствовать, с кем-нибудь сцепиться, помахать дубиной, сорвать на ком-нибудь тоску, и злость, и бессилие, накопленное за сколько-то там месяцев… Или уже лет?.. Сколько я был без сознания? Сколько дней слилось в один?.. Взыграла во мне удаль молодецкая, а на кого ее растратить — на воров или на мертвяков — какая разница? Пусть девчонка идет. Тоже мне жена, детей она не хочет…
Я размахнулся от души, ахнул дубиной, выплескивая избыток сил, непонятно откуда взявшихся, по сырой коряге у обочины и… чуть не свалился — коряга распалась в труху, а дубина проскочила сквозь нее, как сквозь тень.
Какая-то юркая серая живность порскнула в стороны и, булькнув, скрылась в темной воде.
Нава скакала рядом, то забегая вперед, то отставая. Время от времени она цеплялась за мою руку обеими руками и повисала на мне, очень довольная.
Мне это тоже нравилось. Да, идти по просыпающемуся лесу с близким человеком совсем не то, что брести по нему в одиночестве.
— Ты не беспокойся, Молчун, — говорила она. — Старец не найдет наш обед… и дикие муравьи не найдут, я хорошо спрятала! Муравьям до него в жизни не добраться… Как меня утром разбудила какая-то вредная муха, так я сразу и подумала, что будет чем тебя накормить, когда из Выселок вернемся… Хи-хи, а когда я вчера засыпала, ты, Молчун, уже храпел, а во сне бормотал непонятные слова, и откуда это ты такие слова знаешь, Молчун?.. Про какое-то кино бубнил да про сценарий… И лешего не к добру поминал… Ты, Молчун, лешего никогда не поминай, а то явится, когда не нужен вовсе, а явится — от него уже не отвяжешься… Слушай, Молчун, а давай свернем к одежным нашим деревьям да посмотрим, что у тебя получилось!.. Я там недавно была, набухло сильно, а понять невозможно, что такое ты надумал. У меня так никогда не было — раз-два и готово… Ну, месяц-два… А у тебя… уж я и со счету сбилась, сколько зреет. Наверное, ты такое дереву заказал, чего оно никогда не выращивало. Но может вырастить. Очень оно старается для тебя, Молчун. Я чувствую. А ты мне скажи, что ты ему заказал?
— Хитренькая какая! — хихикнул я добродушно — ну совсем дите рядом со мной щебетало, хотя уже, хм… — Сама знаешь — от зеленых плодов расстройство желудка может быть, а от зеленой одежды, наверное, конфуз сплошной… Ты уж потерпи — вот вернусь из Города, должно уже созреть, я так надеюсь.
— Не вернусь, а вернемся, — строго сказала Нава и погрозила мне пальчиком.
— Посмотрим, — не стал я спорить. — А сейчас мы никуда не пойдем, не сбивай меня, мы идем на Выселки, на Выселки мы идем, не к одежным деревьям, не на Тростники и не на Глиняную поляну, а на Выселки.
— Да поняла я, Молчун, — хмыкнула Нава. — На Выселки. Я тебе не Колченог, чтоб по многу раз долдонить одно и то же, хоть с ним ты хочешь идти в Город, а со мной не хочешь. Ну их всех, давай сами пойдем!
— Я очень боюсь тебя потерять, девочка моя, — вздохнул я. — Мне и Колченога будет жалко потерять, и Кулака, и Хвоста, но без них я проживу, а без тебя… Не знаю… Это уже буду не я…
— А если ты не вернешься, разве я буду я? — тихо спросила она.
О, Лес Великий, кто ж она мне и кто я ей?!
Я глянул на Наву. Девчонка висела у меня на левой руке, смотрела снизу вверх и азартно щебетала уже совсем на другую тему, о том, как она убежала от мертвяков, проползши у них между ног.
— Нава, — сказал я, — опять ты мне эту историю рассказываешь. Ты мне ее уже двести раз рассказывала.
— Ну так и что же? — сказала Нава, удивившись. — Ты какой-то странный, Молчун. Что же мне тебе еще рассказывать? Я больше ничего не помню и не знаю. Не стану же я тебе рассказывать, как мы с тобой на прошлой неделе рыли погреб, ты же это и сам все видел… А может, ты мне расскажешь про свои слова, которые ночью говорил, когда храпел? Те, что ты говорил, когда бредил, я уже не помню, а вчерашние еще помню…