Дама в очках, с мобильником, на мотоцикле
Шрифт:
— Вон тут он прячется! — Мишка показал капитану неприметную дверку в стене пакгауза. — Гони монету!
Зеленушкин достал кошелек, но в последний момент подозрительно взглянул на своего провожатого:
— Эй, а что это ты его заложил? Ты же вроде нормальный пацан, а у нормальных пацанов стучать не положено!
— Ага. — Мишка набычился. — А Леха мне уши надрал, а потом собаке моей лапу камнем зашиб! И вообще, здесь моя берлога, а он меня отсюда прогнал! Осуществил это… рейдерский захват недвижимости!
— Ясно! — Зеленушкин протянул мальчишке деньги, добавив к условленной сумме еще пару сотен. Хоть и жалко было денег, но парень уж больно худой, пускай подкормится маленько.
Мишка тут же исчез, как сквозь землю провалился.
Капитан огляделся, нашел пустой ящик из-под пива, поставил его рядом с дверью пакгауза, уселся на него, подставив лицо ласковому осеннему солнышку, и приготовился к длительному ожиданию.
Ждать капитан умел.
Его научили этому долгие годы работы в милиции, часы, проведенные в засаде, когда от его выдержки и хладнокровия зависел успех операции.
Впрочем, на этот раз особенно долго ждать не пришлось.
Не прошло и часа, как дверь пакгауза скрипнула, и из нее выбрался Леха Семечкин.
Леха и в лучшие свои времена не отличался опрятностью и внешним лоском, но теперь, после ночи, проведенной в пакгаузе, он выглядел как последний бомж. Одежда была перемазана глиной и угольной пылью, в волосах торчала солома.
Леха опасливо оглядывался по сторонам, когда на его плечо легла тяжелая рука закона.
На самом деле рука была не слишком тяжелая, но крепкая и уверенная, с короткими, желтыми от никотина ногтями. Это была рука капитана Зеленушкина.
— Я ничего не видел, ничего не знаю и вообще не был на той фабрике! — заверещал Леха и попытался дать деру, но капитан вцепился в его воротник и, прижав Леху к стене пакгауза, строго произнес:
— Не сбежишь, Семечкин! Пакгауз оцеплен!
Леха извернулся, взглянул на капитана, и на его лице проступило явное облегчение.
— Так это милиция, что ли?
— Совершенно верно, милиция! Капитан Зеленушкин! — И капитан сунул под нос Лехе удостоверение.
— Ох, а я-то испугался…
— Ох, а я-то испугался…
Первый раз в жизни капитан Зеленушкин видел, чтобы задержанный испытывал при виде милиции такое облегчение.
— Я-то испугался… — повторил Семечкин. — Я думал, это он меня нашел…
— Он? — переспросил капитан. — Кто такой он?
Леха прикусил язык, да слово — не воробей, вылетело — не поймаешь.
— Колись, Семечкин! — потребовал капитан. — От кого ты прячешься? Кто тебя ищет? И что случилось на фабрике?
— На какой фабрике? Ничего не знаю ни про какую фабрику! — заюлил Семечкин.
— Ты же сам только что сказал, что не был на той фабрике, значит, знаешь, о чем речь!
— Как же я могу знать, если не был?
— Ну, Семечкин, лучше колись! А то ведь у него наверняка всюду есть свои люди, и он уже знает, что ятебя ищу, и знает, куда я пошел. Так что я-то уйду, а он тут и появится!..
Семечкин заметно побледнел и затравленно огляделся по сторонам.
— Лучше расскажи все, что знаешь. Тогда я тебя спрячу и безопасность тебе гарантирую.
— Да что ты можешь гарантировать! — недоверчиво протянул Леха. — Что ты вообще против него можешь сделать!
— Да кто же он такой, если ты его так боишься?
Леха выдохнул и проговорил, как в прорубь бросился:
— Пашка Зимин!..
— Мэра, что ли, сын? — недоверчиво уточнил капитан. — Андрея Павловича?
— Он самый! — подтвердил Леха. — Ну что, теперь тоже перепугался?
— Ничего я не перепугался! Рассказывай все, что знаешь, а там поглядим, как тебя прикрыть!
Леха тяжело вздохнул и приступил к рассказу.
Началось все две недели назад, когда в город после долгого отсутствия вернулся сынок мэра Павел Зимин.
То есть на самом-то деле эта история началась гораздо раньше, десять лет назад, когда была убита девушка Катя. Та история была темная и страшная, Зимин-старший приложил массу сил и денег, чтобы ее замять и отмазать своего сына. Отмазать-то отмазал, но два-три человека в милиции знали, как было дело в действительности. Однако время прошло, кто-то перевелся служить в другой город, кто-то вышел в отставку и уехал к родственникам, и остался только Толик Сыроежкин.
И вот теперь, когда Павел Зимин вернулся в родной город, весь из себя прикинутый и упакованный, этот самый Толик Сыроежкин увидел в этом проявление вопиющей социальной несправедливости.
Сам он получил в свое время деньги за молчание. Но деньги эти давно кончились, из милиции его выгнали за пьянку, и вообще жизнь не заладилась. А тут вдруг появляется Пашка Зимин и ходит по ресторанам, раскатывает на дорогущей машине и вообще ведет себя как хозяин жизни или как минимум хозяин города.
Толик решил, что так дальше продолжаться не может. Он подкараулил Павлика в укромном месте и кое-что сказал. Пашка назначил ему встречу на заброшенной мебельной фабрике, там Толик и сказал ему, что за молчание надо платить.
— Тебе же заплатили! — раздраженно ответил Зимин.
— Мало заплатили! — отрезал Сыроежкин. — И те деньги давно кончились!
— Ты и тех денег не стоил! — отрезал Павел. — Зря отец тебе заплатил, надо было с тобой по-другому решать!
Слово за слово, началась ссора, и Зимин, разъярившись, хватил Сыроежкина по голове первым, что подвернулось.
Увидев, что Толик лежит, не подавая признаков жизни, Павел решил, что убил его, и понял, что нужно избавиться от трупа. Он отправился за лопатой, веревками и прочим инвентарем, а Сыроежкин тем временем пришел в себя, кое-как добрался до своего мотоцикла и укатил… правда, недалеко: по дороге столкнулся с машиной и на этот раз действительно умер на руках у Кости Мормышкина…